Ши Цинсюань.

Цинсюань заходит в тату-салон вместе со звоном колокольчика, прям как в тот дождливый день. Он до сих пор помнит, как ужасный ливень его настиг именно около дверей этого салона, зонта не было, хоть брат несколько раз предупредил Ши о том, что погода к вечера испортится. Послушал ли его Цинсюань? Конечно нет, и он счастлив, что не послушал, ведь в ином случае ему просто мог бы пройти мимо. Тогда он забежал в салон, извиняясь за неудобства и объясняя, почему так внезапно ворвался. Он тараторил и тараторил, пока не поднял взгляд и не наткнулся на янтарные очи. Вот тогда внутри все буквально перевернулось. Цинсюань будто знал человека перед собой, вина, тоска и огромная любовь охватили его в одно мгновение. Он во все глаза смотрел на Хэ Сюаня и просто не мог двух слов более связать. Перед ним был тот, кто из его головы и снова не выходил уже несколько лет.

— Хэ-сюн, а я думал, что у тебя будет клиент, хотел посмотреть, как ты мастерски бьешь татуировку. Кстати! Я уже почти закончил свой эскиз для тату, через пару дней скину тебе, можешь там что-нибудь от себя добавить? Мне бы хотелось, чтобы в этой татуировке была часть тебя! — говорит быстро, но четка связывает все слова в предложения, даже не сбивается ни разу, хоть мысли и скачут по светлой головушки Цинсюаня.

Тату-салон стал для младшего Ши, как второй дом. Он здесь проводил большую часть времени, надоедая Хэ Сюаню, либо просто отдыхая на небольшом диванчике. Ему было слишком комфортно с этим мрачным и в какой-то степени угрюмым человеком. Нравилось вызывать у него коробку улыбку своей вечной болтовнёй или ворчание, да и просто нравилось проводить время рядом. Чуть позже по некоторому стечению обстоятельств, которые для младшего Ши все ещё загадка - он познакомился и с Хуа Чэном, когда также просто ворвался в салон и застал их вместе. И вот их уже стало трое. Цинсюань не сказать, что вливался в этот до боли странный дуэт, но и Хэ Сюань, и Хуа Чэн вызывали у него исключительно родное тепло в груди, как будто он встретил старых приятелей.

— Пойдём в кафе? Хуа Чэн, наверное, нас уже ждёт, он написал, что приедет! — Цинсюань вытягивает руки вперёд, беря друга за ладони и тащит, чтобы тот поднялся со стула. — Кто-то запись отменил?

***

Дорога до кофейни была совсем короткая, они дошли буквально за десять минут. Стоит только дверям открыться, как взор Цинсюаня тут же устремляется к Хуа Чэну, тот уже на месте. Младший Ши поднимает руку и машет, растягивая губы в радостной улыбке. Давно они не виделись. Цинсюань даже соскучиться успел, поэтому упускать возможность встретиться втроём - грех. Юноша поправляет сумку на плече, а после ловко берет Хэ Сюаня под локоть, направляясь прямиком к столику.

— Привет, Хуа Чэн! Давно нас уже ждёшь? Ещё ничего не успел заказать?

Хуа Чэн

Хэ Сюань как-то чрезмерно демонизировал образ Хуа, и тому это было известно. Сначала подобное его несколько забавляло, поскольку давало ощущение власти (определённо, приятное чувство: держать кого-то на коротком поводке, под контролем, знать, что он никуда не может от тебя деться, поскольку связан по рукам и ногам - это будоражит и горячит кровь), но затем стало доставлять некоторые неудобства. Сюань то и дело пытался сбежать, залечь на дно и не пересекаться лишний раз со своим партнёром. Настолько сильно обжёгся и не может ему простить? Очевидно, что произошедшую с ними неприятность Черновод трактовал однобоко, выставляя себя исключительно жертвой, а Хуа - искусным и коварным кукловодом, что теперь имеет полную власть над ним, а всё же сама ситуация была не столь однозначна. Не вмешайся Хуа, не выкрути дело так, чтобы фирма разорилась, Хэ Сюяня уже бы вылавливали в одной из сточных канав. Долги? Всяко лучше, чем поплатиться собственной жизнью. Однако Хуа не спешил раскрывать приятелю полную картинку случившегося, полагая, что тот ещё больше обозлится, узнав, что столь ненавистный ему друг, что хуже врага, спас его. Быть должным деньги для Хэ не так тяжко, как быть обязанным кому-то жизнью, - так рассуждал Чэн.

Надо полагать, что Хэ не одобряет его знакомство с Цинсюанем. Справедливости ради нужно сказать, что Хуа не горел желанием взаимодействовать с юношей, но тот умеет настоять на своём. Слово за слово, и вот ты уже в статусе "друга" младшего Ши. Надо полагать, что полгорода были его друзьями. Может быть, это будет полезно. Помимо эффекта сглаживания колючего характера Хуа (о котором всё твердила милая Юи), он может получить от Цинсюаня ещё и доступ к его обширной сети знакомств, что, конечно, будет весьма кстати.
Нет сомнений, что Черновод противится и весьма неохотно соглашается на встречи, только вряд ли Цинсюань считается с этими возражениями. В его картине мира, как думает Чэн, все должны дружить со всеми, в этом истинное счастье, даже когда ради дружбы человека надо вытянуть из его раковины. Что ж, Хуа слишком хорошо знает характер партнёра: Хэ быстро сдаётся, стоит только надавить на него, и тогда вдребезги бьётся его сопротивление, будто хрустальный бокал о холодный мрамор пола. Приятные воспоминания. Красная верёвка вьётся змеёй по тонким запястьям, контрастируя с чрезмерно светлой, почти белоснежной кожей, что лучше всякого холста - следы расцветают ликорисами, проступают ярко, отчётливо и не сходят несколько дней. Впрочем, что за мысли. Тематические встречи слишком сильно будоражат воображение, но пора возвращаться в придушенную до полуобморока правилами приличия реальность.

Ши Цинсюань - солнечный зайчик на ладонях, запах кофе, карамели с лёгкой ноткой корицы, долгие и спешные речи, льющиеся нескончаемым потоком, впрочем, слушать его нетяжело, вовсе нет. Стоит попривыкнуть к темпу, и уже получается уследить за стремительным полётом его мысли, что как юркая ласточка, то взвивается ввысь к абстрактным материям и околофилософским изысканиям, то обрушивается стремительно вниз в разговоры о дне сегодняшнем и наполнивших его событиях. Хэ мрачнее туче. Всё как всегда.

- Нет, ничего пока не заказывал. Была мысль, однако я вспомнил, что совершенно не знаю о ваших вкусовых предпочтениях, - лукавит Хуа, приподняв руку, подзывая официантку. Она уже спешит к нему с капучино, тем, который он обычно заказывает. Ей слишком хорошо известны его вкусы.
- Что желаете? - девушка приоткрывает блокнотик, дабы записать заказ. Стоит ей удалиться, как Хуа замечает клочок бумаги, зажатый между чашкой и блюдцем. Имя, номер телефона и небрежно нарисованное сердце. Ловя любопытный взгляд Цинсюаня, Хуа отмахнулся.
- Пустяки, я не ищу знакомств. Тем более вряд ли из этого что-то выйдет, верно, Хэ Сюань? - Хуа пытается втянуть друга в диалог. Негоже ему отмалчиваться, - как дела у твоей студии? Много заказов?

Хэ Сюань

Короткий поводок, на который Хэ Сюань был посажен хуже побитой дворняги рукой Хуа Чэна — крепкой и властой, сжимал удавкой горло, перекрывал доступ к кислороду, в присутствии бывшего [бывшего ли?] партнера мужчина физически ощущал, что задыхается. Жадно хватает ртом воздух, молит о единственном глотке, обессиленно ползая на коленях по такому же твердому и холодному полу, как бесцветные глаза Собирателя цветов под кровавым дождем. Действительно ли Хуа прикладывал руку, чтоб сдавить глотку? Нет, о нет, что вы, нет-нет, нисколько, но в глазах Черновода живописное полотнище нередких встреч изображало именно такую картину без малейших отхождений. Сердце бьется так сильно, словно рыбой об лед норовит пробить ряды ребер и вырваться из заточения в грудной клетке, ноги подкашиваются, точно мышечные ткани обратились комьями ваты, перехватывает дыхание и взгляд тупится, туманистой пеленой застилая стеклянную оболочку глаз. Рядом с ним Хэ Сюань теряет рассудок, безумцем прячется по углам, бежит, бежит куда глаза глядят, куда ноги донесут, охваченный единственным чувством.

Страх.

Непреодолимый и непокорный. Он дымкой обволакивает нутро, пробирается в легкие, мышечные волокна, кровеносные сосуды, сердце, головной мозг, напитывая каждую клетку едкими, отравляющими сознание парами. Чего ты так боишься, Хэ Сюань? П о ч е м у ты боишься?

«Я не знаю»

Ответ раздается из глубин ослабленного разума, отталкиваясь эхом от стен, звенящим шумом зудит в ушах и больно режет слух — до того противен звук или собственная ничтожность перед э т и м человеком даже в собственной голове? Нити мыслей спутаны в склизкую паутину, Черновод в ней — трепыхающаяся бабочка, ей не выбраться и не спастись, лишь верно ждать кончины, охваченной единственным чувством.

Ужас.

Спроси кто, Хэ Сюань бы что-то промямлил, затылок почесал, а ни себе, ни другим не смог бы толком объяснить — оно есть и все. Захлестывающее ощущение собственной беспомощности перед другим человеком, что распорядится твоей судьбой виртуозно и с изыском.

Вот, что чувствует Черновод.

Присутствие Цинсюаня не утешает, о, отнюдь, навевает новые и новые поводы для беспокойств, само нахождение младшего Ши на расстоянии ближе пары километров к Собирателю цветов под кровавым дождем — стальное основание заволноваться. Не за себя, за одно юное и прекрасное создание, что живет и дышит миром, дружбой и жвачкой, столь далекими от мира Хэ Сюаня и Хуа Чэна.

— Верно.

Оставить вопрос без ответа — не столь разумное решение, чтобы стоило принятия. Взгляд янтаря глаз сосредоточен на пирожном, что перед носом очутилось за пару мгновений после заказа; Хэ в руку берет десертную ложку и одним надавливанием отделяет небольшой кусок от основного.

— В этом месяце заказов меньше, чем в предыдущем. Правительство ведёт активную культурную пропаганду через артистов, блоггеров и кумиров общественности, что сказывается на бизнесе.

Консерватизм партии — явление всем хорошо известное и повсеместно распространенное, при всяком желании его не избежать. Кусочек пирожного, которым любезно угощает Цинсюань при каждом визите в это кафе, отправляет в рот, пережевывая задумчиво, тихо, неторопливо.

Ши Цинсюань.

Цинсюань медленно помешивает кофе в стакане, размазывая красивое сердечко, которое так старательно вырисовывал для них бариста. Гипнотизирует. Изредка младшего Ши можно застать, как под каким-то гипнозом, когда он в разгар общения или какого-то процесса может просто уйти в себя куда-то глубоко-глубоко, откуда его просто невозможно порой достать. "Так организм защищает его от лишнего стресса", молвит женский голос в голове, который напоминает о страшном прошлом. Лишь звук падающих стаканов за соседнем столиком возвращают его в реальность. Он немного дергается, взгляд яснеет, а на губах вновь начинает играть улыбка. Краем уха он слышит, что Хэ Сюань рассказывает о том, как продвигаются дела в тату-салоне. Что-то про культурную пропаганду в стране. Верно.

— Так странно, что им сделали обычные татуировки? Они будто хотят лишить нас индивидуальности, — Цинсюань глубоко вздыхает, искренне расстроенный этим фактом, потому что он считает, что татуировки, которые делает Хэ Сюань.

Внезапное предложение Хуа Чэна интересует и интригует, младший Ши тут же оживает, переводя заинтересованный взгляд на старшего, отпивает немного кофе и ставит кружки с тихим звоном на блюдце. Цинсюань быстро проводит кончиком языка по губам, слизывая остатки кофе.

— Что за дело? Я согласен! — Юноше даже повод не нужен для того, чтобы согласиться. Он искренне любит своих старших друзей, чувствуя с ними подозрительную близость, как будто он были знакомы очень давно. Возможно, даже в прошлой жизни. Эта мысль вызывает тихий смешок, который срывается с губ Цинсюаня. Ерунда. Нет никакой прошлой жизни. — А то вы меня никуда не зовете, приходится чуть ли за вами лично на работу не приходить!

Младший Ши игриво толкает Хэ Сюаня в плечо, подмигивая. Конечно, ему только в радость заходить к Хэ-сюну в салон. Там он чувствует себя в полной безопасности, где может просто либо рисовать свой эскиз для татуировки, либо очередной дизайн верхней одежды. Сейчас он хочет выпустить свою линию верхней одежды, поэтому порой задерживается к Хэ Сюаня чуть ли не до самой ночи, лишь бы побыть в тишине.

Цинсюань либо умело игнорирует напряжение между Хуа Чэном и Хэ Сюанем, либо просто его не замечает, что абсолютно точно не так. Он все прекрасно видит, но ничего не понимает. Ему совершенно ничего непонятно, но хочется во всем разобраться. Уж такая натура у Ши Цинсюаня, он хочет знать все, ему надо чтобы все друг с другом дружили и жили в розовом мире, иначе он просто не сможет вновь переживать тот кошмар, который пережил когда-то.

— Хэ-сюн, ты сейчас в нем дыру проделаешь, — тихо шепчет Цинсюань, а после оборачивается на Хуа Чэна, расплываясь в улыбке. — Так что за дело?

Хуа Чэн

Хуа хмурит брови. Небольшой мастерской Хэ схлопнуться он не позволит. У Сюаня должна быть отдушина, что-то, что его, обозлённого и безразличного к своей будущности, держало бы в этом мире, дело, которым ему хотелось заниматься, к тому же салон помогает обелить некоторый поток дохода. Хорошо, что Цинсюань так горит идеей помочь своему другу, сделать его мастерскую популярной и прибыльной, вот только Хуа не позволит Хэ настолько финансово окрепнуть. К тому же и сам Хэ, надо думать, воспротивится, не уверенный в себе, своих силах, не желающий принимать чрезмерно большой поток клиентов, и всё же, если подумать, это единственный выход из порочного круга, куда он угодил благодаря стараниям своего приятеля. Но кто его отпустит? Хуа Чэн даёт возможность другу играть в свои игрушки, притворяться тату-мастером, но ровно до тех пор, пока тот принимает навязанные им правила. Хэ должен быть рядом с ним.

Хуа замечает, как юноша облизывается: юркий острый язычок скользит по линии губ, собирая молочную пенку. И сложно сдержать усмешку, не взглянуть на Хэ.

«Тебе он нравится, да? Могу понять.» - мысленно обращается к другу, затем снова переводит взгляд на юношу, сгорающего от нетерпения и любопытства. Тонкая шея, светлая кожа, длинные мягкие волосы. Младший Ши походил на небольшую фарфоровую куколку, слишком привлекательный в своей расцветающей юношеской красоте. Его искренние эмоции, яркие, громкие, и правда дурманят, что врач понимает, почему нелюдимый затворник Хэ так тянется к этому солнышку, заключённому в тесную клеть хрупкого человеческого тела. Он уже согласен. Даже не узнал сути дела, а уже соглашается. Святая простота.

– Никуда не зовём? А, да, какое упущение, – Хуа даже изображает некоторую озадаченность, отводит взгляд в сторону, набрасывая на лицо тень задумчивости, – насчёт этого. Не желаешь на днях встретиться со мной, прогуляться? По счастливому стечению обстоятельств у меня два билета на закрытую выставку, – Хуа намеренно игнорирует Хэ, прикрываясь при этом излюбленной дружелюбной улыбкой, догадываясь, что его друг в своих дурных мыслях совершенно иначе трактует это приглашение. Зря зубоскалит. У Хуа нет дурных намерений. Но этот взгляд – Хуа усмехается, считывая неприкрытую угрозу. Посмотрите на него. Пёс готов защищать излюбленную кость, даже смеет рычать на хозяина, снова и снова пробуждая желание провести воспитательные работы.

Что ж, реакции Черновода куда красноречивее слов. Хуа получает нужное – подтверждение, что его подчинённый забылся: забыл о своей роли, о том, кто сидит перед ним и что могут сделать руки хозяина с его хлипким телом. Жертва оступилась - капкан захлопнулся.

Чэн встречает его взгляд, отвечая холодной безразличной сталью, теряя отблеск фальшивой улыбки, чтобы подчинённый мог осознать: хозяин не доволен. Хуа отворачивается, поднимает руку, подзывая официантку, но замечает краем глаза, что Хэ вздрогнул. Ожидал удара?

«Какой же ты…»

Девушка (та самая, что оставила краткую записку) спешит к ним, ощущая, что её тело пронизывает предательский жар, окутывая лицо первоцветом смущения. Ещё немного, ещё чуть-чуть, и она будет совсем близко к нему, к предмету своих томных вздохов, однако волнение срывает планы. То ли она задела колено посетителя, то ли сама запуталась в своих ногах, но тихий цокот каблуков оборвался, и официантка, потеряв равновесие, едва не упала, выпустив из рук поднос.
Руки на талии. Она открывает глаза и заливается смущением пуще прежнего, понимая, кто именно не дал ей упасть. Так неловко, так стыдно, что хочется провалиться сквозь землю. Хуа же, видя, как девушке не по себе, отпускает её, поднимает поднос и протягивает ей, чтобы скорее заставить отвлечься на поручение:
– Прошу, примите ещё заказ.
– Ах, я… я приму, да, что Вы хотели бы ещё, - сбивчиво говорит она, но ей не дают закончить фразы и выразить благодарности.
– Моё любимое пирожное. И прошу, быстрее.
– Господин, я хотела бы…
Хуа, сохраняя выражение добродушия, принимает рассыпанные перед ним "спасибо", однако его пальцы простукивают по столу незамысловатую
мелодию, выдавая обострившееся раздражение, разбавленное нетерпением, которые он не обращает в слова.

Заказ довольно скоро оказывается на столе. Хуа придвигает тарелку к Хэ и ловит его взгляд. Ему не важно, хочет он есть или нет. Чэн слишком раздражён, чтобы думать о желаниях подчинённого, он лишь ищет способ выплеснуть своё недовольство, но сделать это так, чтобы не всполошить всю кофейню и не получить выговор от дражайшей Юи. Бывшая супруга ведь узнает о случившемся. У неё достаточно пташек, готовых следить за дружескими встречами старых знакомых.
– Что такое, мой дорогой друг? – с притворной заботой интересуется Хуа, придвигаясь ближе к Хэ, ловя на себе любопытный взгляд Ши, – Видимо, он не знает, как справиться с пирожным, я помогу, – и снова замечает, что чужое тело дрогнуло. Похоже, что предложение помощи жалит Черновода куда острее безразличия Хуа, ведь за этими самыми предложениями обычно шло то, что слишком далеко от помощи по своей сути.
Хуа поднимается, делает пару шагов, чтобы занять место за спиной у приятеля. Прикреплённые к поясу цепочки звенят, сопровождая каждое движение.
– Давай же, ты знаешь, – начинает Хуа, заметив, что рука Хэ дёрнулась, надо полагать, он попытался враз окончить это представление, но нет, всё закончится тогда, когда Хуа будет угодно. Рука врача опускается на дрогнувшую ладонь тату-мастера, кончики пальцев очерчивают проступающий контур дистальных костей, проваливаются в расстояние между пальцев, и в этом лёгком жесте можно было бы даже усмотреть ласку, если бы вторая рука не вдавливала тем временем другую ладонь мужчины в стол, лишая возможности воспротивиться.
– Возьми нож, – сухо бросает Хуа. (обычная просьба – так может прозвучать для младшего Ши, для случайно услышавших посетителей кофейни, бросающих любопытные взгляды на происходящее за соседнем столиком, – приказ – то, что должен понять и принять Хэ).
Хуа направляет руку Хэ, заставляет его сжать в пальцах рукоятку десертного ножика. Мечтает ли тот вонзить тупое острие в шею своего ненавистного друга? Наверняка. Но Чэн не даст мужчине ни малейшего шанса. Лезвие погружается в «тело» пирожного, легко вскрывая «плоть» шоколадного коржа, добираясь до «потрохов» – до самой сути – сладкой вишнёвой начинки, что сочится из открытой раны, полукругом растекается по тарелке. Алое не белом – яркий контраст, любимый Хуа Чэном. Звучный смешок у самого уха Хэ.
– Знай своё место, – тихо говорит ему, дабы слышал только он. Напряжённый момент разрывает мелодия – звонит телефон. Хэ Сюяаня? Хуа не отстраняется.
– Кто же это? – даёт он приятелю понять, что не уйдёт, пока не узнает, кому взбрело в голову звонить Черноводу. Имя на дисплее заставляет врача помрачнеть и отстраниться.
Юи.
Стоит принять вызов, как она рассыплется в приветствиях и расскажет, как рада тому, что они: Хуа, Хэ и Ши проводят вместе время, им всем это полезно. И стоит стихнуть первым эмоциям, как девушка поведает о том, что то самое предложение, что Хуа ранее использовал как крючок, чтобы вытянуть рыбу и чёрных вод, не более, чем её просьба помочь ей в магазине с доставкой цветов.
Хуа ловит взгляд Хэ, пожимая плечами. Всё так. Нужно перетащить две дюжины ваз и вазонов.

Хэ Сюань

если у хэ сюаня есть сердце, то час ему остановить свой ход.

«нет. скажи «нет», цинсюань.»

черновод смотрит на юношу взглядом почти молебным, точно возведя младшего ши в божественный культ, единственно способный определить исход всего бренного существования хэ. он праведником падёт на колени, вознесёт все молитвы и подношения, только бы небесный покровитель сдвинул чашу весов своего веского слова по прошению одного смертного.

«ни в коем случае не соглашайся, цинсюань. откажись. даже не думай соглашаться.»

хэ все вторит и вторит, внемля доказывающему существование чего-то на месте сердца глухому стуку в груди, что стоит в ушах так, словно бы акустика в заведении уверенно держится на уровне концертного зала. музыкальный вечер объявлен открытым! место дирижёра занимает лучший в своём деле — маэстро собиратель цветов под кровавым дождём, под его чутким руководством — оркестр имени черновода, который порадует вас игрой на ударных, духовных и, конечно же, куда без них, щипковых инструментах, вот они, все по порядку: сердце, дыхание и дрожащие голосовые связки. просим, ваши бурные овации!

сюань проглатывает вдох, что вырвался бы из груди взметнувшейся птицей, если бы не гибель в клети; бог от него отвернулся. чаша весов склонена без шанса на пересуд.

цинсюань выбивает из-под ног землю, и все, что остаётся черноводу — это хвататься, за что придётся, лишь бы выбраться на поверхность, глядя тупо на исключительно беззаботного мальчишку, позабывшего все просьбы и наставления. нет ему дела до паучьих глаз собирателя цветов, до нерадивых девиц, что норовят лишь намек на внимание от объекта воздыханий поймать, до приторных пирожных на столе для троих. он просыпается будто бы ото сна, после которого осадок на душе и испарина холодная на лбу, в реальность более жестокую, чем страшнейшие из кошмаров. немой рыбой открывает рот, чтобы ответить ши, но не может.

хуа чэну плевать, что творится вокруг, когда гневу нужно дать выход.

вымученная смелоть хэ сюаня расстворяется в волнительном выражении и преклоняющимся взглядом, следящим за изящными с налетом сокрытого раздражения движениями, парой шагов и руками, что держат не сжимающие столовые приборы кисти — всю его жизнь и его смерть. черновод загнанным зверем вростает в спинку стула и не отрывает глаз от направляемых рук, что терзали несчастное пирожное мучительно медленно. попытки вырваться заведомо обречены на провал, силы слишком неравны, его впечатывают в столешницу, давят всем своим существованием. черновод чувствует на загривке холодное дыхание опасности. так дышат изголодавшиеся хищники, что в любой момент готовы наброситься на дичь. нож вскрывает верхний слой, погружается в плоть и, достигнув сердцевины, потрошит до алеющих на белоснежном фарфоре разводов вишневого сиропа. вылюбленная цветовая гамма хуа чэна.

«знай свое место.»

хэ сюаня неброско трясет; он забывает, что нужно дышать. гадкое чувство. чтоб не испытывать его, он готов на месте распрощаться с жизнью. из омута мыслей в переплетении с физическим, ощутимым, вырывает стандартный телефонный звонок, который по умолчанию стоит на всех устройствах, но его мало, чтобы хуа отпустил. ему нужно держать контроль. ему нужно знать, кто же это может звонить хэ сюаню на личный номер.

юи. дражайшая юи.
— прошу прощения, я...

хэ сюань глотает слова, промямлив что-то похожее на «позвоню», «отойду» или «отсосу», если среди невольных слушателей его невнятного бормотания определённые отличались опошленным умом. мужчина хватает со столешницы дребезжащий смартфон выбивающегося из современных тенденций вида [ сколько он его не менял? с момента освобождения из тюремного заключения, стоит полагать? ] и словно обоженный покрытыми леденеющим слоем инея ладонями хуа чэна подрывается со стула, едва не уронив тот на выложенный плиткой шахматый узор. юи — его спасительница и палач, порой она терялась в собственной благодетели, привязывая бывших партнеров прочнее, туже, чтоб дать черноводу шанс на лучшее будущее, как милосердно топят никому не нужных котят, чтоб те не страдали от бездомной жизни. с твердой верой в благотворность своих побуждений женщина заколачивала гроб, где хэ будет гнить вместе с хуа чэном до следующего круга реинкарнации, она же тонко прочувствовала мгновение и отодвинула крышку, чтобы обреченный сделал последний вдох, когда весь воздух был жестоко отнят.

оживленное щебетание юи доносится через водную толщу будто бы, он слушает, но не слышит, защелкнув за собой дверь уборной и нависнув тотчас над раковиной пред туалетным зеркалом, закрыв рот рукой. телефон разрезает пространство тоненьким голоском на громкой связи с керамического покрытия и приглушает всякий шум с его стороны, микрофоном припав к предмету мебели. юи рассказывает что-то о новых поставках, об экзотических сортах цветов, которые она бы хотела вывести в личной оранжерее, о новых цветочных композициях аторских букетов, о милых покупателях, которые захаживали минут десять назад, все, что только может рассказать человек, что сердцем и душой живет своим любимым делом. у неё приятный голос, резковатый из-за преувеличенной высоты, слух раздражает совсем слегка, но отвлекает от того, что кричал в голове.

вазы и вазоны. да, верно, думай о них. вазы и вазоны. вазы и вазоны. цветочный магазин. вазы и вазоны. вазы и вазоны. вазы и вазоны. юи.

— я так рада, что вы наконец выбрались куда-то втроем: ты, цинсюань и хуа чэн...

— спасибо, что позвонила.

телефон летит в вымощенную плиткой стену с тупым ударом о кафель и безжизненным телом обрушивается на пол, дисплей в крошку рассыпается стеклянными искрами, ползет трещинами к самым уголкам, походя на сложный для понимания масс предмет современного искусства из хаотично сложенных осколков. хэ сюань рывком отнимает руку от лица и впивается до побеления костяшек, до дрожи предплечий в полукруг раковины, сиюсекундно с нездоровым отзвуком извергая все, что было в желудке. капелька пота стекает по виску, очерчивая линию скул и подбородка в помещении с отвратительным холодным освещением, что сгущает краски болезненно-жуткого отражения в зеркале. впалые щеки, оттененные неестествено глубоко, искусанные синюшные губы, по которым стекала смешанная с остатками рвоты слюна, размазанные по лицу реки брызжущих горячих слез, отчетливо выраженные выступы костей, кожа бледнее мела и переполненный животным страхом взгляд.

он корчится над ракивной, дышит так тяжело и шумно, как в последний миг дорвавшийся до воздуха утопленник, с изуродованным гримасой ужаса лицом, золото глаз панически мечется под склерой, безумный сердечный ритм заглушает шум воды. он с усилием над напряженным до дрожи телом поднимает взор на себя, что смотрел в ответ с зеркальной глади и глубже гряз в собственной тьме вместе с ним.

черновод опускает голову и пальцами зарывается в темные волосы, меж пальцами сжимает локоны, кончиками ногтей в кожу головы впивается, словно бы хочет вырвать их все без остатка, зубы сжимает и только и может, что задавить в себе смесь хнычущего звука с щенячьим скулежом.

ты знаешь свое место.

«знаю.»

Ши Цинсюань.

Цинсюань хочет побежать следом за Хэ Сюанем, потому что тот выглядит уж слишком бледным. Сердце неприятно сжимается в груди от волнения, заставляя чуть ли не поперхнуться воздухом. Младший Ши дорожит каждым мгновением с татуировщиком, каждой минутой и вздохом, поэтому стоит тому унестись в какой-то панической атаке, которая не скрывается от глаз юноши, в уборную, как Цинсюнь хочет спасти его. Как же Ши любит кидать всем спасательный круг и вытаскивать людей из собственных проблем. Его никто и никогда не просит об этом, но пройти мимо он просто не может. Вот и сейчас его буквально разрывает изнутри, потому что Хуа Чэн держит его одним взглядом на месте.

Спасти. Спасти. Спасти. Сделать все для того, чтобы спасти, ведь его когда-то не успели спасти.

Порой младший Ши задумывается о том, по какой причине их таких разных свела судьба с Хэ Сюанем? Ответ кроется на поверхности, но юноша упрямо его игнорирует, отрицает и каждый божий день запихивает в дальней ящик к своему страшному секрету. Цинсюань нуждается в том, чтобы спасать кого-то, а Хэ Сюань нуждается в спасение, вот на этом эгоистичном чувстве юноши они и сошлись. Конечно, в итоге это привело к прекрасной дружбе, которой они оба дорожат, как зеницей ока.

Цинсюань нервно оборачивается в сторону уборных, но в итоге просто глубоко вздыхает и расслабляется на диванчике. Надо дать время Хэ Сюаню побыть одному и прийти в себя. Да, верно. Пытается убедить себя в этом Цинсюань, но нервное подергивание ногой под столом выдает его с головой. Он хотел, чтобы это была просто встреча без каких-либо проблем, он хотел посидеть с друзьями за чашечкой кофе, расслабиться после учебы и послушать, как у кого дела, а в итоге Хэ-сюн убежал в уборную и совершенно непонятно, что у него там происходит. Сам Цинсюань сидит на нервах, покусывая нижнюю губу. И только Хуа Чэн, кажется, остается довольным, как бродячий кот, которому выдалось полакомиться любимым лакомством, вкус которого когда-то он забыл.

Цинсюань озадаченно смотрит на Хуа Чэна, когда тот говорит, что решил прислушаться к совету. К какому совету? Все его мысли сейчас там в уборной вместе с Хэ Сюанем, поэтому младший Ши даже не сразу понимает, что речь идет об официантке. Юноша поднимает взгляд на девушку, которая покрываясь румянцем, сбегает от их столика, будто пытаясь спастись. Беги. Все правильно делаешь.

— Ты все-таки решил познакомиться с ней? По первому взгляду она очень мила, — игриво тянет Цинсюань, стараясь перестать нервничать и думать о том, что Хэ Сюань там совсем один и, возможно, сейчас ему нужна помощь, но вместо того, чтобы в итоге подорваться и побежать проверять, Цинсюань старается дать тому личное пространство, он подхватывает диалог с Хуа Чэном, выслушивая его истории с работы. Они, действительно, интересные, поэтому в какой-то момент Ши даже не замечает, что полностью отвлекается от тревожных мыслей, вливаясь в разговор с головой.

«Прошу меня извинить, проверю, как там мой друг»

Это буквально стало ударом, который вернул Цинсюаня обратно на землю, он уж хотел пойти следом, но всего одним предложением Хуа Чэн буквально заставляет Ши сидеть на месте и ждать. Проходят длительные секунды, которые кажутся минутами, а после и минуты, которые растягиваются в самые настоящие часы. Цинсюань будто заперт в клетке, он бьется об ее прутья и стены, пытаясь выбраться, но ничего не получается, у него получается лишь переломать свои крылья. Люди приходят и уходят, а Хуа Чэн с Хэ Сюанем все не возвращаются. Цинсюань изредка бросает взгляд на уборную, пока в один момент не сталкивается взглядом с той официанткой. Цинсюань даже не помнит, как ее зовут, но дружелюбно улыбается, а она явно чего-то ждет. Точнее не так, ждет-то она кого-то, но Ши прекрасно понимает, что Хуа Чэну до этой девушки нет никакого дела. Ему есть дело только до одной девушки - его бывшая жена, которая имеет поистине уникальную власть над этим мужчиной. Стоит ее только что-то сказать, как Чэн становится податлив, как глина на гончарном станке. Этой официантке до нее еще расти и расти, да
и то ничего не получится.

Цинсюань нервно смотрит на циферблат часов в телефоне, стрелка медленно делает очередной круг, замыкая собой бесконечную петлю. И вот, более младший Ши терпеть не может. Он подскакивает с диванчика, направляясь прямиком в сторону уборной. Тянется к ручке и как раз в этот момент дверь открывается. То, что видит перед собой Ши Цинсюань просто уму непостижимо. Хэ Сюань в каком-то ужасно плачевном состояние на плече у Хуа Чэна. Какого черта произошло в уборной? Младший Ши долго не ищет виноватого. Виноват для него здесь только один человек - Хуа Чэн, он будто дыру в нем прожечь пытается, но довольно резко себя одергивает. А может все-таки и не он виноват? И не стоит винить всех подряд?

— Что случилось? — все-таки обеспокоенно интересуется Цинсюань, полностью возвращая все свое внимание Хэ Сюаню, он ловко подхватывает его под руку, чтобы тот мог опереться и на него тоже. Сердце, как сумасшедшее бьется о грудную клетку. Цинсюань так перед ним виноват, не надо было вытаскивать его из студии, им следовало просто посидеть там. Может закончили бы эскиз его татуировки, но они здесь, и Ши мечтает отмотать время назад. — Хуа Чэн?

Юноша поднимает изумрудные глаза полные удивления на мужчину, кажется, тот тоже почувствовал себя виноватым в этой ситуации. Вот черт. Цинсюань совершенно не хотел ни с кем ссориться, он наоборот хотел, чтобы их отношения стали чуть мягче.

— Напиши мне, когда будет выставка, чтобы я подготовился! — это последнее, что успевает сказать Цинсюань. Он поджимает губы, переводя взгляд на бледное лицо Хэ Сюаня. — Прости меня, сейчас поедем ко мне, хорошо? Закажем что-нибудь вкусное, ляжем в кровать, да включим продолжение Марвел. На чем мы там остановились? Кажется, смотрели очередного Человека-паука? Я так виноват перед вами двумя, Хэ-сюн, а хотел, как лучше.

Цинсюань глубоко вздыхает, доставая телефон из кармана пиджака. Пару ловких движений и такси уже едет к этому кафе. Они почти дома, где смогут расслабиться и по-настоящему отдохнуть без всей это шумихи. Младший Ши на улицу идет медленно, чтобы Хэ поспевал за ним. На улице непроизвольно оглядывается, пытаясь найти Хуа Чэна, но тот видимо уже ушел или вообще уехал на машине, потому что Цинсюань найти его взглядом не может. В итоге он бросает все попытки найти мужчину, поднимая взгляд на друга, тот бледный, а на лоб немного налипла челка, поэтому юноша кончиками пальцев убирает ее с глаз, чтобы не раздражала.

— Все хорошо, мы уже почти дома, Хэ-сюн. Покажу тебе над чем я сейчас работаю, думаю, что тебе понравится, в твоем стиле, — мягко тянет Цинсюань, пытаясь своими разговорами либо привлечь внимание, либо отвлечь от чего-то. Он и сам не понимает.

Такси к ним подъезжает через пару минут.