Хороший день, что бы начать работать с новым клиентом. Цзинь Гуанъяо всегда был готов к приёму нового пациента, от чего уже сидя в кресле, он неспокойно постукивал пальцами по коженной обивки мебели. Весь его кабинет, был обустроен очень спокойно, в нейтральных телесных оттенках, только темно коричневые два кресла почти в центре и диванчик вдоль стены хоть как то развивали цветовую гамму.

Примерно, Мэн Яо знал с кем будет иметь дело, но даже несмотря на всё это, мужчина постарается выполнить свою работу - помочь со всеми трудностями, все же, это его работа, спасать, помогать, подтолкнуть человека, что бы самому разобраться в себе, дать шанс на исправление и доказать, что все в мире возможно.

С минуты на минуту должен был подойти Хуа Чэн и вот, два стука и разрешение войти. Цепкий взгляд сразу цепляется за мужчину запоминая главные его отличия, до мелких деталей он доберется позже.

– Приветствую. - на лице появляется приятная улыбка, янтарные глаза были слегка прищурины из-за чего получается некий эффект лисы.

Бегло осмотрев мужчину перед собой, Цзинь сделал уже некоторые выводы касательно самой персоны. То, что Хуа Чэн был уверенным в себе сомнений не было, это стало понятно спустя несколько секунд от того, как он вошёл в кабинет, так же, возможно прямолинеен и вспыльчив, но это уже только догадки психолога, уверенным в этом он быть не может.

– Да, как я погляжу, вы хорошо разбираетесь в камнях, верно? Просто мимолётное увлечение или же хобби? - На приятном лице появляется такая же улыбка. Кончики губ чутка приподнялись, а ямочки на щеках уже тут как тут.

Работая психологам, он знал на что шёл, сколько придётся терпеть и что нужно будет предпринимать, что бы не сломать человека полностью или не довести до состояния агрессии. Достаточно тяжело найти подход к человеку, который не хочет идти на контакт, но даже таких можно раскусить, Цзинь это знает.

– Желаете выпить кофе, чай?

Взгляд лисицы вновь возвращается к своему пациенту, смотря точно в глаза напротив, анализируя про себя все, что только можно, пытаясь счесть человека перед собой, мужчина вскоре отводит взгляд, в ожидании ответа.

Спокойный взгляд, обледеневшая вежливость – Хуа пытается натянуть на лицо привычную маску, но совершенно нет желания придерживаться скучного паттерна поведения. На губах расцветает усмешка. Хочется немного сыграть, добавить ярких росчерков в их слишком скучный сценарий. Может быть, рассыпать раскрошёнными лепестками провокации, чтобы перевернуть роли и сбить беседу с, вероятно, наперёд составленного психологом маршрута? Нет, он обещал Юи, что будет хорошим мальчиком и не станет устраивать игрищ, какими бы потешными те ни обещали бы быть. Обещал, но.

Правда, взгляд у юноши с хитрецой. Лисий. Это… это уже что-то весьма и весьма интересное. Обычно его встречали в лучшем случае безразлично-вежливым взглядом, в худшем – и вовсе не смотрели. Стало быть, врачу интересен его пациент?

– Некоторые познаниями имеются, господин, - и снова взгляд цепляется за молодое лицо, ¬– Вы осмотрели меня, я осмотрел Вас. Мы оба старательно пишем портреты друг друга. Разница в том, что Вы за это получите деньги, я же пытаюсь себя развлечь. Надеюсь, что заключим взаимовыгодную сделку.

Собеседник улыбается. Улыбка мягкая, приторно-сладкая, и на щеках появляются очаровательные ямочки. Как можно с такими чудесными данными прозябать в этом кабинете? – снова задаётся вопросом Хуа. И пока в голове сплетается клубок мыслей, собеседник весьма ловко предложением-ножницами разрезает красную нить рассуждений врача, отвлекая его, вынуждая снова вернуться к диалогу.
– Кофе, – довольно кратко отвечает он.
Ловить на себе внимательный взгляд – это уже хороший знак. Правда, Хуа всё же позволяет себе забаву – касается чёрной глазной повязки, давая собеседнику понять, что предпочитает, когда на эту деталь его образа не смотрят. Пусть взгляд будет сосредоточен на единственном зрячем глазу клиента в цвет оплавленного жарой асфальта.
- Господин, я плохой человек, - сразу же и в лоб. Врач обозначает тему сегодняшней беседы, не отводя взгляда от чужого лица, будто его фразы - нажатие клавиш на пианино, реакция сидящего напротив человека - звук. Впрочем, разве это так? Иллюзия, не более, секундный мираж. Хуа прикрывает единственный зрячий глаз и улыбается, понижая градус напряжения, принимая в некотором роде роль страждущего, - Я не могу отпустить бывшую супругу, я причиняю вред своему другу, я морочу голову юноше. И мне это безумно нравится. Я просто не могу отпустить от себя этих людей. Как отпускать? Расскажи мне, док, - сразу же срывается на «ты» Хуа.

- Не отводите же взгляда от меня. Не тогда, когда я так искренен.

Как бы ни пытался Хуа строить из себя хорошего мальчика, по сути своей он далеко не хороший, и даже сейчас, когда стоило бы оставить свой колючий и отнюдь не дружелюбный нрав за дверью, отказаться от игривости и провокационной наглости, которая, будто парфюм, окутывает его образ, для своего же блага, чтобы Цзинь Гуанъяо смог найти к нему подход, он всё равно противится, как противился бы ребёнок, которого мама привела к врачу. Малец не считает себя больным. Вернее, он знает, что проблема есть, и она доставляет неудобства, иногда даже весьма сильно досаждает, рисуя болью изломанные узоры, но терпеть легче и проще, нежели лечиться.

Хуа бросает взгляд на кофе и отвечает лёгким кивком головы – скомканная благодарность. Его язык не отсохнет обратить её в слова, однако сейчас, когда ему предстоит много говорить, снова и снова вытаскивая то, о чём бы хотелось молчать, он всё же бережёт силы, не рассыпаясь на мусор вежливого этикета.

– Мы были женаты пять лет. Много ли это или мало? Не знаю. Достаточно, чтобы крепко-накрепко привязаться к человеку. Отпускать больно, отпускать тяжело. Не хочу отпускать, - теперь в своих речах он ещё больше похож на ребёнка, который не желает расставаться с самой любимой, самой дорогой сердцу игрушкой. Усмешка коснётся губ. Хуа и сам понимает, как звучат его слова, насколько сильно они портят его образ, однако он ведь пришёл сюда за помощью, стало быть, перед мозгоправом можно не пытаться казаться здоровым и адекватным.
«Адекватным. Хах.»

– Я до сих пор люблю её, это так. Но мои чувства… хм. Мягче, спокойнее, чем были раньше. Может быть, потому что для плохих и неправильных проявлений я нашёл жертву. Да, именно жертву. То, как я обращаюсь с ним, сложно назвать любовью.
Хуа берёт чашку с кофе, делает глоток, позволяя себе на мгновенье прикрыть единственный зрячий глаз. Горько. Хорошо. Напиток приятно бодрит, согревая ротовую полость, разносит тепло по горлу, опускаясь в пищевод, заставляя Хуа вспомнить о том, что он толком и не перекусил сегодня.
– Чёрный нефрит – редкий камень. Месторождений не так много, и изделия, особенно с такой оправой, стоят весьма недёшево, - вскользь бросает Хуа, так и не делая заключительного вывода, не объясняя собеседнику, к чему эта информация вообще была озвучена. – Цзинь Гуанъяо, скажите, какого человека Вы перед собой видите? Ваше первое впечатление. Прошу.

Ручка дёргается в конвульсиях, сжатая тонкими светлыми пальцами психолога, шарик перекатывается по белоснежным листам блокнота, оставляя след, надо полагать, ровные иероглифы – у него, как думается Чэну, безупречный почерк. Обычно у человека, что уделяет такое внимание своему внешнему виду и обстановке своей рабочей зоны, хороший почерк, несколько стандартизированный, но всё же.

– Подробнее? – повторяет Хуа вслед за Гуанъяо, цепляясь за него внимательным, но отнюдь не дружелюбным взглядом. Хуа бы не хотелось доставать всех скелетов из своего шкафа перед молодым специалистом, оголяя изъеденную красной гнилью душу, выплёвывая признание за признанием, звучные, громкие, отвратительные, будто гнойное содержимое из вздутой раны – ему бы всё же хотелось обойтись общими фактами. Не лез бы он глубоко, не препарировал бы его. Это он, Хуа, привык вскрывать тела на столе для аутопсии, раскладывая их многообразный внутренний мир по баночкам с формалином. Оказаться самому в роли изучаемого… неприятно. Не нравится ему. Но ладно, это нужно. Для его же блага.
Терпи.
Это всего лишь его обострённое восприятие. На самом деле не всё так плохо.
– Я его… – Хуа хищно усмехается, открывая белоснежную эмаль зубов, отчего усмешка становится больше похожей на оскал, – бью и иногда насилую, впрочем, вряд ли это можно назвать насилием, – Хуа крутит рукой в воздухе, упирая локоть в подлокотник, – ведь он совершенно не против. Мазохист, не иначе. Идеальный сабмиссив. Послушный, исполнительный, немногословный. Тело стройное, тонкое. Кожа светлая, почти белый фарфор – чистый холст, на котором так приятно оставлять свои следы, ссыпая раз за разом отпечатки разодранного в клочья космоса – гематомы, кровоподтёки, – Хуа прищурился, не отводя взгляда единственного зрячего глаза от молодого лица своего психолога, шершавым языком любопытства слизывая его реакции. Ужаснётся ли? Или, может быть, напротив, весьма и весьма заинтересуется?
Ответ психолога его потешил. Врач прикрыл глаз, слегка наклонив голову, тихо посмеялся. Вся напряжённая аура развеялась, будто бы её и вовсе не было, и вот перед ним весёлый и добродушный мужчина, что способен так задорно смеяться. Разве он запутался? Разве он нуждается в помощи?

Мягкая улыбка обжигает лепестки губ, приподнимая самые уголки, тёплым мёдом затекая в них.
– Вы весьма привлекательный молодой человек, – резко ломает хребет теме беседы Хуа, слегка наклоняя голову вбок, – я бы предпочёл видеть Вас в своей постели, а не в этом кресле. Увы и ах, мы вынуждены вести беседы, за которые я плачу. Впрочем, что мешает нам встретиться и за пределами этого кабинета?

Господин мозгоправ мягко улыбается, улыбка красивая, чётко очерченная, изгибает, изламывает линию губ, сразу заметно, насколько она безупречна, правильнее сказать, доведена до автоматизма. Нечто из разряда само собой разумеющегося. Здесь, играя роль и друга, и врача, и личного дневника, он, надо полагать, мастерски сменял эмоции, подстраиваясь под ситуацию. Хорошо, что сейчас ситуация располагает к улыбкам. Видеть на молодом красивом лице улыбку приятно, увы, недолго она продержалась и вскоре упорхнула с лепестков губ, будто испуганный мотылёк. Теперь взгляд стал серьёзным. Молодой человек показывал, что он погружён в свою работу: слушает, записывает, анализирует, а в завершении -- склонённая набок голова.
Занимательно.

-- Ваши слова, только лишь, -- вручает ответ Хуа Чэн, ни секунды не думая, -- впрочем, спишите всё на то, что у меня специфическое чувство юмора. Знаете, смех мне в некотором роде помогает. Когда мне смешно, я не злюсь, стало быть, смехом можно купировать вспышки агрессии, что некогда весьма успешно практиковала моя теперь уже бывшая супружница.
Он остро пошутил. Про постель.
Конечно, это он не всерьёз. Так, играючи, шутки ради, чтобы хоть немного разбавить чрезмерно стерильную атмосферу их переговоров, получить живую реакцию, отклик на свою шалость и вдоволь ею упиться.
А вот и она. Острая реакция, будто шипы, тянущиеся по стеблю розы. Юноша даёт понять, что не намерен терпеть в свой адрес подобные высказывания, Хуа же усмехается, прикрыв единственный зрячий глаз. Шалость удалась, -- читается на его лице. Вот так взрослый мужчина на деле оказывается тем ещё влюблённым в проделки сорванцом. И снова тихий приглушённый смех.
-- Право, право, выдыхайте, это всё шутки. Наш разговор больно серьёзный, и каждый раз, когда кто-то лезет мне в душу, мне хочется как-то перекроить текущий сценарий, -- счищая блёстки смешков с голоса, мужчина продолжает уже серьёзным тоном, -- да, к разговору стоит вернуться. Мне нужно получить от Вас советы, доктор, ведь за этим я и пришёл, -- последнее он цедит сквозь зубы. Хуа не тот человек, которому легко просить о помощи, со своими проблемами он обычно разбирался сам, тут же его вытянули обсуждать их с кем-то. Чужим. Незнакомым. Пусть хоть сколько у него регалий и званий, дефицит доверия это не исправит. И с родными людьми тяжело говорить о своих слабостях, а тут… что ж. Надо просто стараться относиться ко всему проще, держать в голове мысль, это лишь разговоры, которые могут принести пользу, а могут стать лишь пустой тратой времени. Собранной информацией на владельца нелегального казино тот не воспользуется. Не узнает ничего о двойной жизни господина Хуа Чэна, разве что получит доступ к его душевным терзаниям, касающихся бывшей супруги и, как бы ни было прискорбно признавать, Сюаня.

Хуа Чэн придвигается ближе к собеседнику, отвечая на его пристальный взгляд таким же, пытливым, немигающим, храня в теле напряжение. На лице нечитаемое выражение. Он выжидает, испытывает его, желает слышать, слушать.

-- Говорите, док, я хочу узнать, что мне делать.