Виктор Хайдеггер

Тянущая боль растекалась по мышцам, значит, утренняя тренировка прошла хорошо, тело прогрето и готово к новому дню. Эти занятия ему необходимы, как воздух, только в утренних пробежках, на тренировках в зале он волен позволить себе отдых от умственной активности. Хорошо, когда с выступившей испариной улетучиваются заботы и тревоги, когда очередной подход ставит новый рекорд, и ты получаешь удовольствие от своих возможностей. Впрочем, одна мысль не даёт покоя. Ему определённо не стоит ввязываться в предприятия этого шакала-турка, но соблазн выпустить пар на ринге тяжело преодолеть. В армии он боксировал с товарищами. И победитель был не так важен, как сам адреналин, приливающий, когда приходится использовать свои возможности не на мишени или тренажёре, а на человеке, отвечающим тебе тем же.
Он всматривается в своё отражение. Для рефлексии и вопросов о собственном наполнении у него есть три минуты и сорок семь секунд. Мысли не идут. Какой-то спутанный ком из воспоминаний и желаний. А главное – ответ не приходит в голову. Легче закрыть гештальт, снова вписав чёрной пастой в строку – ты тот, кем должен быть.
Его день расписан по минутам. Немцу намного легче жить в мире цифр, поток информации нужен, как воздух, он упорядочивает, разделяя на составляющие и соединяя воедино. Наверное, за это Вито так ценит его: он работает с информацией, отслеживает работу других, координирует и просчитывает. Хорошая память и любовь к цифрам помогают ему. Если Артур работает с живым материалом, то Виктор предпочитает расчёты. Однако есть у него и другое пристрастие, которое он открыл по возвращении из армии, переживая испытанное и анализируя увиденное. Война оставила отпечаток на них обоих, только если один, закалившись, ещё больше уверился в своих желаниях и амбициях, сбрасывая такую неудобную для него человечность, то другой пришёл к осознанию необходимости эту человечность в себе отыскать. Чтобы познать себя, он начал познавать других. Его восприятие оказалось поделено, с одной стороны, прежнее, рациональное, известное, с другой – Terra Incognita, неизвестное, туманное и загадочное – человеческое сознание. Он не считал себя хорошим психологом, однако он мог сказать наверняка, что, если он не стал профессионалом в этом деле, то хотя бы достиг определённых успехов. И главный показатель – люди. Люди. Люди… Перед глазами образы. Улыбки. Кровь. Смех. Крики. Рассказы и причитания. Его жизнь, раздвоенная, смешивала в себе работу и хобби. Он убивал и лечил. Однако он хотел… чего хотел – на этот вопрос ответ не находил.
Впрочем, он не видел в этом проблемы. Ему не казалось, что его жизнь – трагедия, что мечты и амбиции остались не реализованы – напротив, он понимал, что занимается тем, что у него хорошо получается, работа приносит ему удовольствие, так что его жизнь скорее была комедией, комедийным источником стали ситуации и обстоятельства, он старался во всём искать светлые стороны, смеяться, когда есть возможность. Смех расслабляет, позволяет понять, что жизнь прекрасна, что она полна секретов и сюрпризов, тебе же нужно только научиться понимать её и принимать дары. Он не чувствовал себя несчастным, скорее неполным, будто полый, будто внутри пустота, которую очень хотелось бы заполнить. И пусть его друзья, близкие друзья, Вито и Артур, его не понимали, он всё равно был уверен, что счастлив, что всё складывается удачно. Здравый оптимизм помогал ему удержаться от зацикливаний на неудачах.
Итак, день был распланирован: утренние тренировки, визит в больницу, где он работал психологом – ему был выделен кабинет, небольшой, но хорошо обставленный – а затем, к вечеру, путешествие в китайский квартал, в их кабак, до полуночи, а далее путь пролегал в итальянский ресторан, в котором его будет ждать Вито с отчётом.
Виктор слушал. Пациент увлечённо рассказывал о своих сегодняшних успехах, что ему удаётся контролировать свои эмоции и подавлять стресс, хоть и общение с коллегами плохо ладится, но он уже перестал делать ошибки по невнимательности. Виктор, сохраняя бесстрастное выражение лица, фиксировал в блокноте важные детали перемен, происходящие в его пациенте, время от времени отвлекаясь на экран телефона, на котором всплывали уведомления о входящих звонках и сообщениях. Если абонент звонил один раз, значит дело терпит. Если звонки повторялись, значит дело срочное, если звонит Вито, значит нужно всё бросать и ехать – он хорошо знал эти правила. Ему пришлось сократить время приёма в два раза, чтобы иметь возможность оставаться на связи без длительных перерывов. Нужно быть готовым ответить на звонок и скоординировать, объяснить Майклу, или Тому, или Анту, что груз должен быть перевезён на таком транспорте, через такой путь, что таможенным службам необходимо предъявлять документы из категории C4. Полчаса работы, и он вернётся к своим обязанностям.
— Док… у меня получится?
Виктор оправил очки и кивнул. Он верил в своего пациента и не сомневался в нём. Теперь нужно было только чтобы пациент поверил в себя, свои силы, перестал критиковать себя за малейшую оплошность. Перфекционизм, произрастающий из комплекса отличника, приводит к серьёзным нарушения в личностном восприятии, сказывается на социализации, а затем, как коррозия, проникает глубже, затрагивая деятельность и межличностные взаимоотношения. Ему нужно было обрести в гармонию и научиться, как бы просто не звучало, прощать себя, поддерживать себя. Люди часто ошибочно полагают, что выстраивание взаимоотношений с самим собой – это что-то неважное, настолько незначительное и тривиальное, что не стоит тратить на это драгоценное время. Не так. Именно с дружбы с самим собой начинается дружба с другими, именно с адекватного восприятия себя, принятия своих недостатков и поощрения достоинств начинается адекватная оценка окружающей действительности. Случай его пациента был несложен, но ему стоило бы обратиться к специалисту ранее, ещё в студенчестве. Сейчас он сам себя загнал, взвалив на плечи ответственность за жену и детей. Виктор, отмечая, что времени оставалось мало, начал говорить, повторяя ему о важности взаимоотношений с самим собой, приём закончился тем, что он, дав ему несколько домашних заданий, с улыбкой проговорил:
— Я не сомневаюсь в Вас. У Вас всё получится, — Виктор крепко пожал руку пациента. Следующая встреча назначена, они увидятся позже и продолжат беседу. Когда пациент покинул кабинет, Виктор встал, размял плечи, взял в руки телефон и начал обзванивать звонивших, проверить, как выполняется дело. Всё отслеживать, всё контролировать. Его подчинённые, словно щенки, их нужно контролировать, объяснять и учить. И всё же щенки действовали куда эффективнее, чем стервятники Луки, ищущие возможность свести дело к убийству. Виктор взял лейку в форме зелёного слона с длинным тонким хоботом, просматривая сообщения на телефоне, приблизился к окну, поливая выставленные аккуратным рядом растения, подавляющее большинство из которых были неприхотливыми декоративно-лиственными. Он отказался от кактусов: они не подходили ни к интерьеру, ни к терапиям, ни к его собственному характеру. Вчитываясь в сообщения от своих подчинённых, он размеренно поливал горшок за горшком, шагами отмеряя время. Похоже, некоторые достижения есть, и он был рад.
Пять минут. Ровно. Виктор возвращается в своё кресло, ожидая пациента. Время – то, что необходимо уважать, и такого же уважения ко времени он требовал от окружающих. Ни минутой раньше, ни минутой позже. Молодая девушка приоткрыла дверь, поздоровалась. Кивком головы он разрешил ей пройти. Громким цоканьем каблуков по паркету на полу она отсчитала двадцать. Виктор перелистнул страницу блокнота, фиксируя дату, имя и проблему, над которой сегодня ему предстоит работать.

Вечерело. Мужчина собрал свои записи в кейс, аккуратно раскладывая бумаги, чтобы не помять. Дама уже поставила ведро у двери, как сигнал, что ей пора выполнить свою работу и убрать кабинет, а Виктору – собраться и убраться. Он встретил её тёплой улыбкой, отчего та начала ворчать, избегая его взгляда, расхаживать из стороны в сторону, имитируя бурную деятельность. Он спросил у неё о её делах, осведомился о здоровье и о том, как поживает её сын. Озлобленная и недовольная своей жизнью женщина, словно оттаяв, начала рассказывать. Он позволил себе задержаться на десять минут, выслушивая её. Она, пусть и негласно, тоже стала для него пациентом: одинокая, несчастная женщина, единственной отрадой в жизни которой был сын, её любимый мальчик — про него Виктор, казалось бы, знал уже всё. Дама могла повторять снова и снова уже рассказанное, немец не прерывал её, а слушал, не сводя внимательного и заботливого взгляда.
— Прошу, примите это. Купите ему что-то ко дню рождения, — он протянул даме конверт и поспешил уйти, объясняя это тем, что в противном случае опоздает на монорельс и будет вынужден простоять на станции с лишком двадцать минут, а погода не располагала к долгим ожиданиям. Ему нужно было поспешить уйти, пока она не открыла конверт и не проверила сумму: немка бы поспешила вернуть деньги.
Телефон разрывается. Виктор отвечает на звонки, коротко сообщая информацию и фиксируя в блокноте данные о грядущих встречах, отмеряя шагами время. Он знает, сколько шагов до станции, сколько времени занимает дорога, учитывая время простоя у светофора. Ему нужно успеть.
Молодой человек поравнялся с ним на светофоре. Тёплый плащ, не застегнутый и раскрывающий строгий тёмный костюм, золотая цепочка от часов прерывает строгость, выказывая, что владелец не только имеет чувство стиля, но и знаком с правилом деталей. Слегка опущенная на глаза шляпа скрывала взгляд. Впрочем, он уже узнал его. Tall handsome man.
— Вечер добрый, — опережая собеседника, говорит Виктор по-английски, — Как ты?
— Я здесь, чтобы передать послание. – бойко на немецком отвечает ему молодой человек.
— А ты стал похожим на него, — Виктор знает, зачем этот мальчик пришёл сюда. И послание ему известно, но сейчас он хочет лишь поговорить с механиком.
Виктор подобрал верную комбинацию: собеседник, отходя от первоначальной линии поведения, уже с большей охотой ответил:
— У меня ожоги, как у него.
— Смотрю, тебе нравится новая должность.
— Наконец-то я занимаюсь чем-то серьёзным, кроме машин.
Зелёный свет светофора вынуждает собеседников пойти, но прерывать беседу они не собираются.
— Ты говорил с отцом?
— Не начинай…
— Смотри, ты уже мужчина, Ромул. Высокий, хорошо одет, куришь и занимаешь ответственную должность, а мужчины должны принимать взрослые решения.
— Я принял решение, — перебирая, заговорил Ромул, спешно закуривая: он нервничал.
— Он твой отец, он любит тебя. Поговори с ним, прости его.
— Пустая трата времени, — оборвёт этот разговор механик и сообщит послание, заберёт кейс, затем отвернёт в сторону, и когда их пути разойдутся, Виктор позволит себе подумать об этом молодом человеке, фанатично почитающем Вито и ненавидящем Артура. Из таких фанатиков получаются бравые солдаты. Лишь бы он только не попал под влияние Луки.
Лука. Это имя преследует его с той самой неудачной поездки на Сицилию, и самое опасное то, что именно его сейчас слушает Вито.
— Он так внезапно стал закоренелым мафиози, — обронит Артур, когда Виктор зайдёт к нему к чашку чая (в прошлую среду, в 17:35), — Вито. А Роман, окрылённый успехом, ему подражает. Виктор отшутится, но в сознании останется мысль: Вито изменился. Что ж, ему пришлось распрощаться с псевдоспокойной опальной жизнью и принять своё наследие. Жаль только, что мечты старца отца не осуществились. Из воспоминаний немца выдёргивает детский голос.
— Извините! – немец оборачивается и опускает взгляд. У его ног маленькая девочка с раскрасневшимися от холода щеками.
— Герр…! Вам нужен котёнок? Купите котёнка! Или возьмите! Пожалуйста! – её голос дрожит и сбивается. Видимо, бежала. Ему нужно спешить, но он не мог отказать.
Виктор наклоняется и протягивает девочке купюру, та в обмен отдаёт ему белый пищащий комок. Виктор берёт котёнка в ладони, согревая, стремясь успокоить. Маленький ещё. Не замёрз бы.
Мужчина аккуратно кладёт котенка под ткань пальто за пазуху, оставляя лишь любопытную пищащую мордочку и спешит на монорельс. Час пик, обычная давка. Он знает, что первый состав ему придётся пропустить, чтобы занять место у края платформы. Второй монорельс приходит с опозданием на три минуты, Виктор осторожно протискивается между людей и занимает место у двери, прикрывая ладонями котёнка, чтобы никто случайно не задел. Короткий звонок, и в его маршруте появляется ответвление, на которое он будет вынужден потратить сорок минут. Сойдя со станции, немец спешит до приюта. Пять минут от станции до небольшого покосившегося серого здания.
— Нет, ты знаешь, что мой учудил, — говорит молодая темноволосая девушка. Рыжая девушка смеётся, слушая уже в третий раз эту историю: и всё равно ведь смешно. Зазвенел колокольчик, кто-то пришёл. Наверное, желающий принять в свою семью питомца. Дамы, выпрямив тонкие спины, подняли головы, надев свои обворожительные улыбки. Гретта, слегка полная, с мягкими округлыми формами, рыжими волосами и покрасневшим от смеха лицом приветствует гостя. Она видит высокого седого мужчину, однако на вид ему было не больше сорока, в сером пальто и такой же серой шляпой. Отточенный, по-военному чеканный шаг выдавал в нём человека служивого, что шло вразрез с его мягким, по-настоящему добрым взглядом и едва уловимой в уголках губ улыбкой.
— Добрый вечер, прекрасные дамы, — начал он.
Клара толкнула Гретту в бок.
— А, ты ж с ним не знакома. Герр Хайдеггер.
— Просто Виктор, — поправил мужчина.
— Наш покровитель и поставщик постояльцев, — проговорила Клара, та сама молодая темноволосая девушка.
— Я хочу, чтобы приют в обязательном порядке отсчитывался за содержание каждого питомца и особенного его, — он вынимает котёнка, отчего тот, проснувшись, громко извещает о себе писком, — Клара, это обязательно — он перевёл взгляд на первую девушку, пресекая возражения, — я буду отслеживать судьбу каждого даже после принятия в семью.
Девушки кивают.
— Прошу прощения, дамы, я вынужден бежать, доверяю своё сокровище вашим нежным рукам.
Вторая, краснея, что-то спрашивает. Виктор рассеянно отвечает и улыбается, затем прощается и возвращается к станции, оставляя дам хлопотать о благополучии нового жителя приюта.
— Нет, ничего не выйдет, — говорит первая своей подруге, — даже не пробуй. Его главная любовь – работа, — затем, после небольшой паузы добавляет, — цветы и животные. Но, возможно, найдётся в его сердце место для женщины.
— Клара, не смейся надо мной…
Немец уже на полпути к чёрному рынку. День сегодня выдался чрезмерно насыщенным, и Виктор сетовал, что не заложил больше времени на незапланированные встречи, но нужно работать.
Хайдеггер отслеживает передвижение своих щенков по навигатору: ему нужно убедиться, что они прибудут вовремя. Промедление и опоздания слишком дорого стоят, он итак вышел за отведённый ему бюджет. Значит, нужно будет отдыхать чуть скромнее, чем планировалось.
Ему долго приходится идти по спутанным узким улицам, ровно тридцать семь минут и сорок секунд, прежде чем он зайдёт в помещение. Он сверяется с часами – опоздал, но погрешность простительна, поскольку он уже на месте к началу представления.
Ему неловко и кажется, что одним неосторожным движением он кого-то заденет. Люди, пьяные, расслабленные, расступаются перед ним, нетвёрдо стоя на ватных ногах, а он осторожно шагает к своему месту, произнося извинения. Восток – дело тонкое. И он подготовлен. Его щенки шныряют по чёрному рынку, вынюхивает головы гидры, распластавшейся по всему этому месту, даже здесь, в этом кабаке, есть его щенки, притворяющиеся посетителями. Виктор уверен, что от этой работы они получают большое удовольствие: выпивка, наркотики и девушки – что ещё нужно оголодавшему по беспорядку и развлечениям молодому человеку? Среди посетителей, подавляющее большинство которых бурная смесь из немцев, французов и австрийцев, они ни капли не выделяются, с таким же рвением хватают предлагаемое. Виктор пытается казаться рассеянным, расслабленным, увлечённым шоу, но он наблюдает. Гидра явит себя. Должна явить. Он рассылал приглашения, и гидра знает, что он ищет встречи. Так что покажет голову. Непременно.
Виктор мягко отказывается от предложенной выпивки, ссылаясь на непереносимость. Он предпочитает работать, когда мысли не скованы дурманом. А, вот и она.
Молодая и прекрасная, как роза, готовая к первому цветению, она мягко выступает по помосту, кажется, будто её ноги едва касаются ткани. Взгляды прикованы к ней. Молодые люди отвлекаются от бокалов, от своих ненасытных любовниц и вгрызаются голодными взглядами в её хрупкое тело.
Она станет для него нитью Ариадны в этом лабиринте, созданном триадой?
Виктор улыбается, он смотрит на неё, как ребёнок на балерину из шкатулки: красивая игрушка, хрупкая. Но больше внимания забирают паукообразные, которые, перебирая восемью тонкими конечностями, движутся по её телу. Он пытается припомнить их название. Похоже на Mesobuthus martensii. Виктор, не скрывая любопытства, наблюдает. В такие минуты он остро жалеет об отсутствии собеседника или хотя бы того, кто бы мог его выслушать, тогда бы немец поведал историю о том, как в юношестве держал втайне от родителей паука под плафоном.
Девушка приближается к нему. Он рассеянно улыбается, не скрывая своего удивления, но опомнившись, стирает улыбку со своего лица, надеясь, что девушка простит ему его неловкую оплошность и европейскую привычку сохранять улыбку на лице. Получив ободряющий толчок, Виктор, принимая свою роль, протягивает в ответ руку, отводя свой взгляд в сторону, избегая прямого зрительного контакта. Ему известны правила, и он, чтя культуру и мир Востока, гостем которого стал в этот вечер, всем видом показывает своё уважение.
Внимание приятно, особенно со стороны прекрасной девушки. Оно опьяняет, дурманит сознание, словно хорошее пойло, и Виктор, сохраняя самообладание, стремится не поддаваться искушению.

Виктор Хайдеггер

Приглушённый свет в помещении, на барной стойке наполовину пустые стаканы, на высоких стульях сидят завсегдатаи, пальцами показывая, сколько ещё шотов и лонгов они осилят. В зале места поудобнее — чередование кресел и диванов, на которых так удобно расположиться, раскурить трубку мира и податься забытию. К началу представления зал заполнен. В воздухе повисает тяжёлый запах – смесь табака, женских приторных духов и пота. Когда стрелка часов переваливает за десятый час, посетители достигают нужной кондиции. Среди них Виктор чувствует себя белой вороной, будучи нелюбителем таких злачных мест.

Немец придерживается своей роли, однако он знает, что его ребята глазеют на него и девушку. Завтра они живо будут обсуждать, как их капитан растерялся, когда танцовщица обратила на него внимание. И всё же надолго эти разговоры не затянутся: его давно не видели с женщиной и, кажется, никто уже и не верил в то, что он вообще интересуется оными. Такое мнение, распространённое среди его окружения, не сказывалось положительно на восприятии его как капитана, и коллеги (преимущественно любвеобильные, падкие на алкоголь и женщин) за спиной у немца поговаривали о том, что Виктор не полноценный, что женщины не ведал, а значит, не стал мужчиной, не прошёл инициацию, что виной тому скорее всего импотенция или, возможно, дело совсем плохо и ему нравились не женщины, а мужчины. Нередко в его слепой привязанности и искренней дружбе с Вито видели намного больше, нежели оно было на самом деле. Виктор оставлял без внимания подобные пересуды, хоть и понимал, что мнение подчинённых в этом деликатном вопросе (признании лидера мужичным мужчиной) важно, однако его дело — сказать им, что они не правы, их — поверить или не поверить, насильно убеждать их, хорохориться и выставлять себя нарочито маскулинным он не хотел.

В юности у него были отношения с девушкой, но он вовремя осознал, что взаимоотношения — не только удовольствие, но и затратное в плане времени и ресурсов предприятие, а ему, уже определившему на тот период времени основные жизненные ориентиры, было трудно разрываться между любовью и работой. Он выбрал последнее. Тогда он разобрал и схоронил своё человеческое, разделяя с Вито одну идею – идею победы машины над сущностью, над внутренним зверем. Сейчас же он усердно пытался вспомнить, каково это – чувствовать, испытывать эмоции, только исключительно положительные. Спектр его эмоций был ограничен, но тем не менее ему нравилось, что он способен чувствовать.

Паукообразное перебралось на него, шустро перебирая тонкими лапками, едва касаясь кожи руки.
"Ужалит" — пронеслось в сознании. Он позволяет себе взглянуть на танцовщицу: в её чёрных глазах мелькнул огонёк азарта, значит, она играет с ним. Но какой интерес у неё к нему? Может быть, он слишком выделяется на фоне зрителей? Ему определённо стоило попробовать вести себя более раскованно.
Резкая вспышка боли, однако Виктору удалось сохранить самообладание и не дрогнуть, но к чувству, которое сменило боль, он готов не был. Немец не ощущал ничего подобного ранее. Сознание затуманил пленительный дурман. Вязкая патока течёт по венам, опускаясь к низу живота. Жарко, невыносимо жарко, будто в теле начался пожар. Он чувствует, что готов сорваться, забыв о правилах приличия, поправляет галстук, затягивая сильнее, придушившая животное начало, снова избегает пытливого взгляда китаянки. Но нахлынувшее внезапно так же резко и неожиданно отступает, оставляя после себя выжженную пустошь. Что это было: магия или наркотик?

Он покорно поворачивает голову, встречаясь с ней взглядом. Её голос мягкий, тонкий, её немецкий звучит так странно и непривычно уху, тоны играют, гласные мелодично переливаются. Её речь похожа на тихую мелодию флейты, оттеняемую немецкими шипящими, произнесёнными на китайский манер, но ему кажется, что их звучание больше похоже на стридуляцию Pelinobius muticus.

Виктор устало садится в кресло, провожая незнакомцу взглядом. И всё же – почему же она выбрала его? Он слышал о коварстве лисы, но не предполагал, что они подготовят ему такой сюрприз. Лучше бы Артур выполнял это задание — пытался ухватить лису за хвост: он обаятельный, с дамами еврей чувствует себя намного раскованнее. Впрочем, работа есть работа, и работать по зверю он умел.
Зарождающиеся симпатии нужно было вырвать с корнем, сохранить ясность рассудка. Лучшее лекарство – тренировки, долгие, изнуряющие, до тянущей боли, до дрожащих конечностей. Когда силы покидают тело и истощение берёт верх, тогда его мало заботит мимолетное, прекрасное, увлекающее. Что касается возбуждения, то он давно пришёл к осознанию, что женское тело не сравнится с тем, что позволяет ему чувствовать Tenga Flip Zero.
Так он принял решение: в свои завтрашние планы включить усиленную тренировку, чтобы прочистить мысли, а ночь, когда он наконец-то останется наедине сам с собой, провести со скромной японкой.

Впрочем, он осознавал, что повторная встреча с танцовщицей неизбежна, но ему нужно было взять себя в руки, чтобы более не поддаваться такому соблазну. Если бы только был антидот. Единственное противоядие, которое у него было — его сила воли — оно позволит выстроить защиту, проанализировать события, отказаться от красоты, пленяющей разум.

Наверное, он позабавил её. Ей нравилось рушить непоколебимые скалы, очаровывая их опьяняющим фимиамом своей красоты. Она плетёт паутину, выжидает, чтобы затем резким движением погрузить хелицеры в кожу.
Виктор прикрывает глаза, выдыхает. Сознанию возвращается прежняя ясность. Возможно, она имеет отношение к клану лисиц? Определённо. Он практически полностью уверен. Виктор делает отмашку Гансу, не позволяя ему приблизиться: цель определена, но сохранять маски – необходимость. Он переводит взгляд на девушку, не контролируя свои эмоции, впрочем нечего контролировать. От введённого вещества трудно оправиться, нет ни сил, ни желания искажать губы в улыбке. Словно пустой сосуд, выжженная земля – ни единый мускул на его лице не дрогнет. После испытанного ему требуется невероятно много сил надеть прежнее лицо, а потому он возвращается к себе, к такому, каким является на самом деле, без попыток подражать и мимикрировать – чистый белый лист. Если она испытывала это вещество или заклинание на других, то вполне вероятно, что именно с такой реакцией ей приходилось сталкиваться, когда возбуждение стихало и несчастный, протрезвев, воспалённым раздраженным сознанием воспринимал действительность.

Он следит за окружающими людьми. Взгляды зевак с завистью направлены на него: они тоже хотят получить такой подарок и внимание от местной знаменитости (он позволяет себе такое смелое предположение), однако встречаются лица, на которых глубоко отпечатаны иные эмоции: тёмные глаза внимательно следят за ним, ловя каждую его реакцию. Им нравится эта игра: лиса хочет спутать следы, одурить его и его гончих, спрятаться. Он запоминает, тушью запечатлевая образы в воспоминаниях, чтобы затем перенести на лист. Глаза выдают людей, если им не удалось смирить в себе эмоции. Истина кроется в мелочах, в деталях, которые нужно подметить, тогда ответ соберётся из кусочков пазла. Они знают, кто он, знают, зачем он сюда пришёл, это шоу так же тщательно спланировано, и это место, свободное, удобное, вблизи от помоста, для него. Если он совершит ошибку, потянется к пистолету, то получит пулю в висок от сидящего слева и пулю в грудь от стоящего немного поодаль у бара. И эта девушка — часть их плана — отвлекающее, расслабляющее. Они пользуются формулой: слабость мужчины —
женщина. Виктор придерживается мысли, что ничего не должно мешать работе: ни влюблённость, ни эрегированный член, ни нацеленное дуло пистолета. Рациональное способно приглушить влюблённость, возбуждение, боль, даже если лишь на время. И так, желая отойти от довлеющей идеи, он снова к ней вернулся. Ты человек, ничто человеческое тебе не чуждое, только человеческое сейчас тяготит, словно камень на шее, тянет его ко дну, к проваленному заданию.   

Значит, она часть их плана... Впрочем, танцовщица казалось чем-то иррациональным, непослушным, сродни ветру, гнущему бамбук, который пытаются подчинить и перенаправить – бунтарский и острый характер призывал её тонкое тело к сопротивлению.

Он принимает подарок и благодарит её, произнося своё «спасибо» на китайском. Он бы не хотел смотреть в лицо дарителя, но взгляд цепляется за отражение жизни, за яркий блеск в глазах, что так контрастирует с его мертвенно-бледным лицом. Впрочем, она вряд ли заметит: приглушённый свет плотными мазками рисует тени, а красноватое освещение выравнивает и унифицирует все цвета и оттенки. Только у стойки с напитками и сигаретами освещение ярче. Сигаретный дым смешивается с белесоватой дымкой благовоний. Трудно дышать, но запах уловим. Ему нужно принять эту игру.

Уголки губ дрогнули, в горле комом встала фраза, прогорклая, тяжёлая.
Глупости отброшены. Он приходит к заключению, которое должен был сделать ещё тогда, когда она сократила расстояние между ними. Его руки опускаются на подлокотники кресла. Он спокоен.
— Я ищу красного дракона, — говорит снова на китайском, чтобы только она услышала и поняла, при этом надевает подаренные чётки на шею, ощущая непривычную тяжесть под стать петле. Возвращая себе прежнюю словоохотливость, он не позволяет девушке отстранится, удерживая её за запястье. Пальцы смыкаются на её тонкой кисти, исписанной узорами, он повторяет её слова, переходя на немецкий: — Не уходи, — и едва касается ладонью своей груди, — Нравишься – чтобы ложь звучала убедительно, нужно добавить правды.
Догадался ли он, что подарок необычный? У него было предложение, впрочем, он не питал иллюзий насчёт того, что она выбрала его, руководствуясь своими симпатиями. Они оба играли свои роли, и ему нужно было поддаваться, что давалось не так сложно, как он полагал. Красный дракон змеёй вился у его ног, сковывая, опускался на шею, затягивая петлю: неверное движение и помимо чёток на его шее будет красоваться линия странгуляции.

Он прямолинеен. Голос ровный, вычищенный от отблесков эмоций. Он говорит с ней и не с ней одновременно – ему важно показать лисе,: он знает, что она тут, затаилась в норе и ждёт, когда пёс клюнет на приманку, отвлечётся.
— Я хочу с тобой в комнату, — говорит он, снова не перегружая фразу излишней витиеватостью. Виктор полагает, что она, впрочем, как и он, хорошо знает свою роль. Это не отдых, это работа. Триада хочет заявить о своей силе и коварстве, которые тонкими иглами вонзаются в тело. Ему же остаётся ответить на это готовностью принять противостояние: нок чему борьба, если он пришёл с миром.

Виктор Хайдеггер

Ему бы следовало быть деликатнее, осторожнее и не действовать так открыто, в лоб. Однако эта игра могла бы затянуться ещё на более продолжительное время. Лиса петляла уже более недели, и времени оставалось крайне мало. Вито был недоволен, Виктор осознавал, что может потерпеть неудачу на радость итальянцев, которые ждали, когда Акела промахнётся, тогда можно было бы напасть. С особенным нетерпением ждал Лука, желающий попробовать реализовать свой план по налаживаю контактов, только бы он всё испортил. Но итальянцы верили в сицилийца. Авторитет – вот то, за что немцу приходилось бороться. И если люди, которые последовали за Вито из Америки, худо-бедно признавали его, то сицилийские головорезы во главе с Лукой выказывали ему своё пренебрежение. Их уважение не купишь, но со временем исправной работой он бы мог сгладить эту острую неприязнь. Итальянцы, пусть и темпераментные, ксенофобные, признавали тех, кто умел хорошо выполнять свою работу. В то же время Виктор понимал, что его друг Вито оказался в схожей ситуации, явившись без приглашения в итальянский квартал и принявшись настойчиво выбивать себе место под солнцем. Им, чужакам, приходилось действовать и приносить пользу, отвоёвывать себе положение и кормовые места: Вито среди донов и их приспешников, ему – среди капо и солдат Вито.

И всё же он допустил ошибку. Не в охоте — немец полагал, что люди триады вполне осознали его приглашение, а значит, скоро явятся, вполне вероятно, что подгадают самый удачный момент, чтобы застать врасплох, напасть и уже в положении, когда свои условия диктовать им будет удобнее, начнут переговоры. Значит, в сегодняшнем меню боль, приправленная унижением и разговоры, следовательно, домой он донесёт своё тело только к утру. Главное – удержать в стороне своих гончих, чтобы они не начали войну в борделе. Война, как разумно рассудил Виктор, не нужна ни китайцам, ни итальянцам. Занятие это затратное и выгоды не приносит. Уничтожить друг друга окончательно не удастся, поскольку они корнями уходили во внешний мир своими большими семьями и связями, но ослабить – да. Нужен новый договор о мире, регулирующий их деятельность и интересы, чтобы не было стычек. Китайцы прибрали к своим рукам весьма солидный кусок чёрного рынка, а оный был хорошей точкой сбыта того нелегального товара, который ввозился большими партиями вместе с вполне безобидными вещами.

Он допустил ошибку с этой девушкой: слишком прямо, слишком резко, неосторожно и настойчиво. Так нельзя было, нужно было поддаваться её игре, действовать осторожнее и витиевато. Чувство вины ужалило, вложив в сознание мысль о том, что ему стоит встретиться с ней в другом месте и при других обстоятельствах. Виктор не мог попросить её об этом, так что ему оставалось лишь вложить в свой взгляд сожаление и немую просьбу. Прости меня, мне нужно работать. Давай встретимся позже, когда утихнет цунами и над водою взойдёт полная луна — если бы она только могла слышать его мысли. Не скажет, не озвучит. Нельзя. Его мир был полон запретов, необходимых для него и для его окружения. Немец выстроил стены и очертил границы, чтобы не пускать людей из своей мирной жизни в своё дело, в свою работу, так он старался их сберечь и обезопасить.

Виктор ловит на себе её пристальный взгляд — он бы и был рад раскрыться ей, если бы она спросила, если бы ей действительно было интересно узнать, что он такое. Не для лисы — лиса больше заинтересована в его слабостях, а в ворохе истлевших воспоминаний ничего не найдёт. Именно о прошлом немец был бы рад поговорить. В конце концов Хайдеггер не скрывал того, что из себя представляет — поведал бы ей историю о том, как он, долговязый, худощавый, плохо знающий язык, дрался с мальчишками, получая удовольствие, когда обидчики плакали, как его жизнь изменилась, когда встретил человека, ставшего для него другом, братом, хозяином, иначе говоря, всем. Итальянец задал ему смысл жизни, перенаправил его агрессию и озлобленность. А дальше — бурное юношество, когда он, жадный до развлечений, хватался за доступное, приятное. Возможно, смог бы поделиться идеей, ставшей для них, трёх товарищей, целью и путеводной звездой — как ему удалось схоронить в себе человеческое, пройти войну и вернуться, не отягощённым чувством вины и сожалениями в отличие от того же Вито. Машина работала исправно, но пустота давила. Теория была ошибочна, несовершенна, утрированно утопична, а всё же хорошо работала ровно в тех отчерченных рамках, в которые он загнал своё существование. И сейчас немец бы с удовольствием рассказал бы ей, что ощущает себя отлично, наверное, именно этот период жизни обозначил бы для себя как счастливый. Машина не совершенна, а человеческое в себе невозможно сгубить идеей-стремлением. Теория больше не довлеет над ним, а путь определяет долг. И… нерешительные, забытые, запрятанные желания, которым только сейчас он давал волю, выпуская по одному, словно пташек из клетки.

Виктор замер, будто скованный, когда девушка прижалась к нему. Она, лёгкая, гибкая, тонкая, игралась с ним, признавая свою победу, он — вёл тяжёлую борьбу с зарождающимся интересом. Когда долг и желание сталкиваются, тогда становится невыносимо тяжело.

На белоснежной ткани выглаженной рубашки остаётся след, на его бледном лице — тоже. Росчерк улыбки — лишь уголками губ. Эти мгновение, когда ему так хочется обмануть своё сознание и представить, что они в другое время и в другом месте, не связанные оковами долга, необходимости играть свои роли.

Она улыбается, резвится, заманивая его в ловушку, немец понимает, что нужно поддаться, показать ей, что у неё получилось его очаровать — но у него плохо получается. Конечно, Хайдеггер ловит её недовольство – а затем… ураган. Она – загадка, лабиринт, шкатулка, в которую заточили непокорную стихию, непредсказуемая, непостоянная, целует его. Поцелуй как жало её скорпиона, что давеча встряхнуло всё его нутро. Больно, невыносимо хорошо, а главное – он близок к тому, чтобы потерять над собой контроль, а значит, снова защитные механизмы. Виктор замирает, не зная, может ли он прикоснуться к ней, ответить на поцелуй – позволительно ли ему это, не нарушит ли он негласное правило, установленное здесь. Его бездействие скорее всего только сильнее разозлит её.

Виктор слишком много думает, слишком сильно ограничивает себя, она же, напротив, импульсивна и срывает к чертям его запреты. Нехорошо. В ней родником бьёт жизнь, в нём – нет. Но немец повинуется, словно её слова — не просьба, а приказ, команда, брошенная хозяином. В сознании осколком осталась мысль о том, что всё это как прекрасная сказка, и ему нужно верить — он бы хотел верить, но там, за дверью, вряд ли ждёт обещанное. Виктор следует за ней, сутулясь, неловко чувствуя себя рядом с хрупкой девушкой — она словно старинный музыкальный инструмент, и он боится сломать — снова играет с ним, путая, вынуждая его, итак сжатого и стеснённого своим же телом, осторожно вышагивать, семеня за ней мелкими шажками, чтобы не толкнуть её сильно. Немец наклоняется всякий раз, стоит ему столкнуться с ней, выставляет руку вперёд, не касаясь её, но готовый поймать, если она поддастся вперёд — он не позволит упасть. И этот путь до гильотины, устланный терновыми ветками её игр, увлекает его, вынуждая отвлечься от хвалённого самообладания. Окружение сливается в неразделимое чёрное пятно, слишком много запахов, много голосов — кружится голова.

Пожалуй, ему довелось стать одним из немногих среди тех несчастных, что пришли сюда не удовольствия ради. Виктор прислушивается к голосам — слишком многое смешивается воедино. Он качает головой, стараясь даже не задаваться вопросом о том, что там, за стенами. Удушливый запах жжёных аромапалочек приглушает тошнотворную смесь из духов, пота, сигарет. Здесь, на втором этаже, немец слышит их слишком отчётливо.

Наконец они оба проваливаются из утробы коридора в тесную клетку комнаты – там спокойнее, запахи ровные, сглаженные – пахнет кондиционером для белья – постель свежевыстиранная, мокрой древесиной и ещё чем-то странным, неизвестным, непонятным. Виктор цепляется взглядом за скудное убранство комнаты, пытаясь рассмотреть всё в полумраке, поддаваясь привычке, он отмечает для себя возможные пути к отступлению и побегу, если всё же немец провалит своё задание. Возвращаясь сознанием к девушке, он смотрит на неё и молчит, не решаясь ей ответить, застыв в дверном проёме. Шаг, дверь закрывается, и Хайдеггер, цепляясь взглядом за фигуру в полумраке, достаёт блокнот и вырывает лист – ему нужно это запечатлеть. Не успеет.

— Хочу, — отвечает он, не думая, подаваясь своему желанию. Зачем ему лгать, если он действительно хочет этого, хоть и пытается заглушить давящее горло предчувствие, взращённое чувством самосохранения — это ловушка. Ловушка… Но! Они не убьют его (зачем им это? Это было бы нелогично, нерационально) значит, он может позволить себе быть чуть больше расслабленным, чем обычно. Виктор с несвойственной ему нежностью прижимает ладонь к её щеке: немец не хочет её — вернее, убеждает себя в том, что не хочет её, что желание брать женское тело давно угасло в нём, он жаждет узнать её, выслушать её, смотреть на неё с беспомощной робостью, не прикасаться. Озвучь он всё это, она бы разразилась громким смехом. Какой мужчина не хочет секса?! Тот, чьи физические ощущения приглушены, сглажены, а возбуждение, придушенное, сломленное, подчиняется психоэмоциональному состоянию.

Впрочем, секс ради секса интересен на заре твоей юности, когда тело полно энергии и хочется познавать грани своих ощущений и возможностей, когда ты перешагиваешь черту с отметкой в тридцать, когда добрую половину своей жизни ты глушил в себе желания, тогда секс становится весьма затратным мероприятием, вкладывать энергию в которое ты согласен, когда это мероприятие действительно стоит затраченных ресурсов.

Однако Виктор осознаёт, что ему нравится прикасаться к ней. Её кожа, мягкая, гладкая, такое непривычное животе тепло под подушечками пальцев. Виктор нехотя отпускает её от себя, вернее — вынужден отпустить, произнося беззвучно, только губами: остановись, мгновение, ты прекрасно. Ветер ускользает сквозь пальцы, не удержишь. Он всё ещё остро чувствует её запах — запах, который так глубоко впечатался в память, остался на кончиках пальцев. Немец снимает пиджак и аккуратно вешает его на спинку стула, опускается на самый край небольшой скрипучей кровати, проваливаясь в слишком мягкий, изъеденный рытвинами вмятин матрас, и достаёт клочок бумаги и ручку — штрихами он спешит окончить свой рисунок — запечатлеть её лицо, узоры, что теперь остались воспоминанием и яркими следами на ткани рубашки. Рядом Виктор добавляет фразу – буквы ровные, прямые — Я дам тебе слово (зачёркнуто) несколько слов: Давай встретимся позже, когда утихнет цунами… — дописать он не успеет.

Шаги. Они движутся медленно, осторожно ступают по полу — стоны и скрипы за стенами хорошо скрывают их, но немец слышит, отсчитывая про себя секунды. Только бы успеть.

Дверь выбивают, и он только успевает с силой отшвырнуть от себя стул ногой и смять клочок бумаги, оставить его у кровати, прежде чем местный громила набрасывается на него. Виктор прикрывает лицо, получая ощутимый удар под бок. Его стаскивают с кровати и валят на пол, сменяя удар руками на ноги — видимо, неудобно и больно бить костяшками по телу немца.

Сначала нужно сбить спесь, впрочем, китайцы, смекнув, что в беседе нужен более весомый аргумент, меняют тактику — следующий удар приходит битой по животу, вынуждая немца всё же защищаться, чем он их еще больше раздразнил –цепляется рукой за биту и с силой тянет на себя.

Тогда они, выкручивая ему руки, перетаскивают его в другое положение, ставя на колени. Их человек, заправляющий этой шайкой, голодной до жестокости, с силой бьёт по лицу, заявляя своё право вести диалог. Виктор поворачивает голову вбок, сплёвывая кровь и громко шмыгая носом. Виктор молчит. Хоть подкатывает злость, он давит её, не позволяя найти выход — ему не за чем с ними драться. Им нужно лишь показать свою силу, ему — подчиниться.

Виктор мельком смотрит на закрытую дверь в ванную: хорошо, что она осталась там. Ему бы не хотелось, чтобы девушка увидела это. Теперь ему, раскрашенному для представления, предстояло исполнить свой танец с собравшимися скорпионами, почуявшими добычу.

Незнакомец не начинает диалог. Пауза затягивается, видимо, он их озадачил своей покорностью и молчанием настолько, что финальным аккордом этого дурного представления стал нож у его горла.

— Добрый вечер, господа. – решает заговорить Виктор, показывая, что не испуган, хоть боль вполне прочувствовал, — Если вы решили убить меня, то лучше выбрать более подходящее место. Вам итак предстоит отмывать кровь от пола и тканей. – он играет с ними, поскольку знает, что не для убийства они сюда явились, — Впрочем, если бы вы и вправду хотели меня прирезать, как свинью, то уже бы сделали это, — ровным тоном сказал Виктор, констатируя факт.

Немец снова шмыгнул носом, ощущая привкус крови во рту. Запахи смешиваются. Вкус дичи на зубах. Наконец-то лиса явила себя, плотно вцепившись в его горло, как жаль, что они втянули эту девушку в охоту. Лишь бы она только успела уйти, не увидела, не услышала.

— Девушка. Отпустите её. Полагаю, свою работу она выполнила, — он не смотрит в глаза китайцу, но выказывает, что беседу ведёт с ним.

Китаец что-то говорит своим людям, Виктор не понимает: он выучил пару фраз на китайском, но сам язык для него по-прежнему остаётся загадкой. Хайдеггер ждёт, когда в дверь постучат и девушке позволят выйти. Немец улыбнётся ей, если она посмотрит на него (чего ему бы не хотелось — образ, который отпечатался в последнюю минуту вашей встречи перед расставанием, обычно въедается надолго) и проговорит, отвечая ей, пусть и запоздало. В его привычку плотно вошла манера зеркалить слова собеседника, выуживая подходящий для этого момент: — Измазала меня краской.

Не обвинение и не упрёк, и сказано даже не по поводу его положения, когда светлая кожа, белые волосы и чётки смешаны с красным, нет, о том, что он запомнил её.

Переводя взгляд на китайца, немец снова начинает говорить, намеренно медленно, отчётливо произнося каждое слово, чтобы его понял каждый:

— Я представляю итальянскую мафию и наши территории, как вы знаете, смежные, впрочем, как и интересы. Мы могли бы заключить взаимовыгодный союз, если вы всё же решитесь на эти переговоры, — он наклоняет голову, сглатывая скопившуюся во рту кровь, обращается теперь к их главарю, — Силой, мой дорогой друг, немного добьёшься. Мир меняется, и мы вынуждены меняться вслед за ним. Я признаю Вашу силу, признаю, что вторгся без приглашения на Вашу территорию, но исключительно с той целью, чтобы предложить сотрудничество,

"Не доверяй квей-джин" — проносится в его сознании.

Когда его наконец-то отпускают, он поднимается, — боль в теле отзывается. Виктор стискивает зубы, не показывая китайцам, что их приветствие оставило след, хоть и не возымело того эффекта, на который они рассчитывали. Чувства, эмоции, ощущения должны быть заперты. Бесстрастный и равнодушный взгляд — тот белый лист, которым он сокроет свое лицо. И пусть немец потом, донеся свое тело до дома, рухнет без сил, а Артур, когда сознание вернётся к Хайдеггеру, будет шутить, считая и измеряя кровоподтёки статистики ради. Впрочем, на его теле итак не осталось живого нетронутого шрамом места. Высокий болевой порог и умение терпеть боль, сживаясь с ней, как с чем-то глубоко привычным – важные качества, благодаря которым он вёл свою работу, не сковывая себя страхами и опасениями.

Снова не надел бронежилет – зачем он был ему. Виктор понимал, что представление рано или поздно окончится, а перестрелка лишь лишний повод обратить внимание полиции на заведение.

— Теперь я могу поговорить с Вашей хозяйкой?

Виктор Хайдеггер

Неосторожный и смелый поступок. Однако за этим, казалось бы, спонтанным и импульсивным решением скрывался продуманный план, который последовательно, шаг за шагом, претворялся в жизнь. Эта стратегия была предложена Вито, дополнена Виктором. Задача поставлена, и им нужно было найти способ её реализовать, при этом добиться того, чтобы при реализации было затрачено минимальное количество ресурсов, в том числе и человеческих, но ценой этого стремления стал риск. Жизнь консильери окажется под угрозой, и Вито был вынужден согласиться, хоть и беспокойство сковывало его мысли: выведение Виктора из строя нанесло бы ощутимый удар по его и без того непрочному положению. Возможно, Карло и Альберто допускали мысль, что Вито и его люди могут потерпеть неудачу на этом поприще, однако если Альберто был не против такого сценария развития событий, не желая пускать пришлых разношерстных мигрантов из смеси итальянцев, американцев и немцев к столу, то благоразумный Карло понимал, что союз с триадой важен так же, как и вливание в состав их мафии приезжих молодых людей с буйным нравом и желанием работать: им не хватало этого. Риск был уравновешен решением стянуть к китайскому кварталу боевые отряды, которые должны были затеряться среди прохожих, не привлекая лишнего внимания. Когда Фанг и его ребята поприветствовали Виктора, люди немца уже были на месте: часть группы ждала снаружи, часть была в самом кабаке. В соседнем здании заняли позицию снайперы — Том и Фредо выцеливали окна, выжидая сигнала. Однако Виктор полагал, что до прямого конфликта дело на дойдёт, значит, главное держать группы в состоянии боевой готовности, но допустить первого выстрела с их стороны. Сегодня кабак больше походил на бочку с порохом – искра, и ничего уже нельзя было бы исправить. Нужно сохранять спокойствие. У триады хоть и вспыльчивые исполнители, но мудрое руководство.

На это дело стоило бы отправить другого человека, менее значимого, потеря которого не была бы столь существенной. В семьях были достойные люди, зарекомендовавшие себя как хорошие переговорщики, но для установления связи с Востоком требовался не просто и не только дипломат. Здесь нужен был человек с ледяным спокойствием, характером, не подвергшимся коррозии излишнего себялюбия и гордыни, способный вести деловые переговоры и одновременно физически крепкий, чтобы выдержать тёплый приём китайцев. Виктор понимал, что эта работа для него, что он сможет справиться с ней лучше, чем другие предложенные кандидаты. Внешний вид, образование, происхождение, комплекция и характер — всё это должно было снизить градуса напряжения в переговорах: он, человек не гордый, спокойный, с немецким происхождением, чистым прошлым и самое главное — пришлый по отношению к местным (а значит, не связанный с событиями, повлекшими раскол в отношениях китайцев и итальянцев) должен был привести кланы к договорённости. А договорённости им были очень нужны.

С 2019 года между двумя преступными группировками наблюдалось ухудшение отношений, что неизбежно привело к стычкам и конфликтам. События не дошли до точки кипения, не обратились в войну между кланами, поскольку и мафия, и триада не были готовы к столь затратному предприятию, так что их взаимные претензии друг к другу находили выход на спорной территории на юге Гартштадта — небольшой квартал, примыкающий к чёрному рынку, с оружейными магазинами и забегаловками. Частые перестрелки привели к тому, что полиция усилила патрули в этой части города и принялась за расследование состава участвовавших в заварушках. Так, к концу 19 года, триада и мафия были вынуждены притихнуть, однако время от времени китайцы, забредшие в итальянский квартал, даже будучи мирными жителями, не вовлеченными в криминальные разборки, могли получить "тёплое приветствие", это же верно и для итальянцев в китайском квартале. Их конфликт не способствовал укреплению военной мощи и расширению сфер влияния, напротив, они, враждуя, становились уязвимы для Рейсов, беспринципных, жадных до наживы и власти толстосумов.

Обошлось даже лучше, чем предполагал Виктор. Впрочем, он не думал, что китайцы так сразу накинутся на него и начнут избивать. Что ж — издержки работы. Немец знал, что знакомство пройдёт напряжённо, но надеялся, что без ударов по лицу и ножей. Возможно, их встреча и правда получилась бы иной, не будь вместе с цепными псами этого китайца со спиленными зубами. Гордость дракона — господин Фанг собственной персоной. Виктор узнал его, поскольку этот высокий широкоплечий, крепко сложенный китаец больше всего подходил под то описание, которым он располагал. Взрывной несдержанный характер, раскрывшийся в резких, дёрганных движениях — бойцовый пёс триады, их оружие, которым они запугивали смелых и ломали непокорных. Когда китаец заговорил, взгляд немца зацепился за форму его зубов — визитная карточка китайского громилы.
"Точно он" – мелькнуло в мыслях. Фанг — оружие, не обременённое сомнениями и сожалениями, которому требовалась твёрдая рука, что направит на цель. Значит, эта женщина, лиса, заправляющая «Красным драконом», не только мудра, но и сильна, раз держит в своре таких особей. Ему нужно было поговорить с ней. Немец был убеждён, что с ней они смогут выстроить беседу.

Жестокий характер местного громилы в сочетании с напряжёнными отношениями между итальянцами и китайцами — причина столь радушного приветствия. В то же время Виктор понимал, что китайцы сомневаются: внешне Виктор совсем не походил на привычных им итальянцев. Действительно ли он тот, за кого себя выдаёт или это агент полиции, тщательно выискивающий лису, или засланец Рейсов — внешностью вполне походил на их семейку чопорных немцев с точёными чертами лица. Однако если полиция или Рейсы хотели бы подослать шпиона, то выбрали бы кого-то менее приметного, невысокого роста, с азиатскими чертами лица. Этот же казался дурным шутником, клоуном, посланным их развлечь — что ж, китайцы в волю повеселились.

Они отпустили её, значит, он мог спокойно выдохнуть и продолжить переговоры. Теперь он может сосредоточиться на своей работе. Фанг говорит, Виктор смотрит на его рот, наполненный желчью оскорблений — интересный человек этот китаец: говорит такие хлёсткие слова — зачем? Хайдеггер давно взял в привычку не придавать словам больше значения, чем они стоили, что позволяло ему не вестись на провокации. Что вообще могло его спровоцировать, вывести на агрессию? Эмоции в работе излишни, даже чувство собственного достоинства должно быть приглушено и задавлено. Зачем оно, если только мешает выполнять свою работу? Он криво улыбнётся в ответ на слова китайца и кивнёт, выражая своё согласие, так что стратегия Фанга терпит крах. Боевик триады рассчитывал на хорошую драку, которая бы потешила его, любителя избиений на ринге, но так и не получил её. Виктор вёл себя спокойно, не стремился проявить агрессию. Фанг, наверное, предположил, что слова о едва знакомой девушке его заденут (знал ли он о том, что она и правда понравилась немцу? Нет, он прощупывал его, искал уязвимые места, рычаги, надавив на которые, он выдал бы ему человеческую реакцию), и снова — мимо.

Виктор позволил себе столь длинные и витиеватые речи, потому что, во-первых, ему нужно было представиться и развеять их сомнения относительно цели его пребывания в этом заведении, во-вторых, необходимо потянуть время, чтобы лиса успела, крадучись, прийти к ним, в эту тёмную комнату.

Виктор обтёр руки о рубашку, показал китайцам на стул, опрокинутый на пол.
— Прошу прощения, мне нужно надеть пиджак, не хочу выглядеть перед мадам дурно, — он словесно обозначал свои намерения, чтобы показать китайцам свою покорность. Сопротивление он оказывать не намерен, впрочем, как и бежать отсюда — слишком много усилий было приложено, чтобы этот момент настал. Он наклонился к стулу, поднял его и снял со спинки пиджак, затем замер, так как в следующую минуту спешно сокративший расстояние между ними китаец принялся досматривать ткань пиджака, нет ли у него оружия. Не найдёт. Он тщательно прохлопал боковые карманы, нагрудный, ничего не найдя, остался стоять рядом с Фангом и немцем, чтобы последний лишний раз не рыпался. Виктор надел пиджак и продолжил:

— Мне нужно умыться, привести себя в порядок. Нельзя предстать перед мадам в таком виде, это будет невежливо, — проговорил Виктор, подмечая, что костюм спасёт только химчистка. Жаль, он ему нравился.
Фанг нехотя, но всё же согласился и сопроводил гостя в уборную, но не отходил от него ни на шаг, готовый во мгновение среагировать, если Виктор предпримет попытку к бегству. Он держал нож наготове, видимо, довольствуясь тем, что сосредоточил в своих руках власть над жизнью гостя. Виктор склонился над раковиной, раскручивая вентиль с холодной водой.
— Спасибо, — благодарит он Фанга, смывая кровь. Обтерев лицо платком, Виктор аккуратно складывает его и убирает в карман, закручивает вентиль и так же медленно, не торопясь, не отходя от надзирателя, возвращается в комнату.

Когда в дверном проёме показалась женская фигура, Виктор замер, опустив голову. Искра радости блеснула в сознании и во мгновение погасла. Наконец-то он достиг своей цели. Лиса — немолодая, осторожная и хитрая женщина — явила себя. В окружении своих головорезов она могла чувствовать себя в безопасности. Одно неловкое, неосторожное движение и Фанг бы набросился на немца.
— Нет оружие, — с акцентом проговорил один из китайцев, указав на Виктора пальцем, — проверить. Нет оружие.
Виктор глубоко поклонился мадам, прежде чем ответить ей:
— Я прошу прощения за свою дерзость, я заплатил за неё кровью, полагаю, что и дверь я также должен оплатить, поскольку из-за моего визита это случилось, — начинает он, решившись взглянуть на мадам.
— Моё имя — Виктор Хайдеггер, полагаю, что нам с Вами нужно выбрать иное место для переговоров — здесь слишком много лишних ушей, — с улыбкой проговорил Виктор, однако оная во мгновение растворилась, когда он услышал шаги. Его люди искали его и наконец нашли. Встав у двери, они вцепились пытливыми взглядами в лису и Виктора.
— Мои люди. Не беспокойтесь, — поспешил он добавить, пока атмосфера не накалилась, — Лишь защита. Мы не нападём. Мы пришли говорить. Итак, мадам... я бы Вам подробнее изложил бы наше предложение, если бы мы с Вами прошли в переговорную, ограничив число присутствующих до шести человек: мы и по двое сопровождающих, на плечи которых будет возложена обязанность проконтролировать безопасность нашей беседы.

Виктор надеялся, что лиса проявит благоразумие и согласится на его предложение: обсуждать дела здесь, в узкой тёмной комнате с выбитой дверью, небезопасно. Он дождётся её согласия и выбрав двух человек из прибывших, отличающих спокойным нравом, проследует за мадам на первый этаж. Виктор знал, что танцовщица рядом, стоит у двери, слушает, и когда, выходя из комнаты, он поравняется с ней у стены, не взглянет и пройдёт мимо, будто её и нет. Всё, что немец может позволить себе сейчас, — клочок бумаги, брошенный под кровать — скромный подарок ей и благодарность за подаренные эмоции. Давно он не чувствовал себя настолько живым. И всё же немец надеется, что она поймёт его: сейчас, когда свершилось то, зачем вся эта кампания затевалась, он закрыт, недосягаем для неё — не впустит в мысли, не позволит мгновением блеснуть в воспоминании, не взглянет, не обратится.

Когда дверь переговорной будет закрыта, а пришедшие займут места за столом, Виктор, устроившись напротив мадам, начнёт беседу:
— Я консильери семьи Моретти и представляю интересы итальянской мафии. Мне дано право говорить от имени семей Костэлло, Романо и Моретти. Эта беседа, полагаю, нужна и нам, и Вам, госпожа. Как Вам известно, конфликт между нашими организациями затянулся и нужно положить конец взаимным обидам. Полагаю, что целебным напитком станет выгодное дело, которое обогатит и Вас, и нас. Мы готовы предложить Вам наши машины, обеспечить безопасный транзит через подконтрольные нам территории, а самое главное — доступ к железной дороге посредством наших составов. От Вас мы ожидаем помощи с реализации наших товаров на чёрном рынке. Таким образом, мы могли бы обеспечивать вам ввоз ваших товаров (у нас отлажены пути и есть свои люди на прикорме), предоставлять вам наш товар по сходной цене, а Вы с существенной надбавкой смогли бы его реализовать на чёрном рынке. Однако мы также попросим выделить и нам несколько точек, где бы мы могли сбывать наш товар. Основное дело – вооружение: мы предоставляем чистое, не зарегистрированное оружие, модификации и боеприпасы к нему, а также гранаты, мины и различные виды взрывчатки. Впрочем, по особому заказу мы можем достать нечто более экзотичное. Для больших партий у нас есть грузовые составы, которые весьма поверхностно досматриваются и точки выгруза в спокойных местах, лежащих вне внимания полиции. Сможет ли наше предложение посеять зерно доверия между нами, из которого вырастет крепкое дерево дружбы? Война нам не нужна, нужна прибыль, власть и защита, чтобы не стать лёгкой добычей для полиции.
Виктор заканчивает свою речь китайской поговоркой и улыбается: Взаимное доверие — основа дружбы.

Виктор Хайдеггер

Планы мафии касались всех семей, образующих триаду, но каждую голову нужно было вылавливать, выискивать, предлагать выйти на сделку, чтобы затем обсудить условия перемирия. Первой ступенью должна была стать Лиса, мудрая и осторожная. Вито полагал, что она пользуется значительным авторитетом среди других голов гидры и разговор с ней заложит фундамент для дальнейшего взаимодействия с триадой. Нужно было только успокоить Джао, внушить ей доверие и убедить в своих дружественных намерениях, однако одновременно с охотой на Лису, мафия выслала приглашения для всех кланов китайской организации. Цель: собрать все семьи. Значит, намечается большое дело: итальянские кланы встретятся с китайской диаспорой для обсуждения разделения территорий и сфер влияния.

Моретти заметил, что в делах группировок царит раздробленность, разрозненность: каждая семья, заскорузлая в своих собственных интересах, работала на себя, свою безопасность и обогащение, союзы были весьма номинальны и не приносили той выгоды, которую могли бы дать, если бы были верно организованы. Вито видел необходимость в заключении сделки, которая обеспечит их достаточными ресурсами для формирования корпорации, что выльется за пределы одного города и распространится по другим городам. Китайцы — ключ к Востоку, причём не только восточной части Гартштадта. Ему была известна информация о тесных связях триады с внешним миром, расположенного за пределами этого закрытого магического городка и его интересы были направлены туда, на азиатский рынок. Впрочем, это были далеко идущие планы и огромные амбиции. Для начала нужно было установить отношения здесь, чтобы организованная преступность стала более организованной.

Китайцы — стихия, буйная, неподатливая, непредсказуемая и переменчивая. Их тонкие острые иглы хитрости, витиеватые тайные знаки, общество, пронизанное насквозь традициями, приметами, верой во всевластие судьбы над человеческой жизнью, загадочный менталитет — всё то, над чем приходилось ломать голову. Можно ли сковать стихию, заточить её в бумажную клетку договора?

В этом отношении более простыми и понятыми союзниками казались Рейсы — чопорные немцы, воплощение косного мышления, направленного на обогащение известными путями (деньги, власть и страх — три кита, на которых держалось их господство). Интересы немцев были прозрачны, а методы схожи с теми, что применяла итальянская мафия. По сути семейство Рейсов с их ответвлениями и приближёнными являло собой тот же преступный синдикат, что и итальянцы: обе организации отлично понимали, что власть должна быть беспрекословной, тотальной, зиждущейся на силе, вооружении и финансовом достатке вкупе с изрядной долей независимости. Между ними уже были прочные торговые связи, когда Вито только начал свой путь в качестве дона своей семьи и члена итальянской мафии Гартштадта, однако он видел возможности увеличения прибыли, которую приносит этот союз. Итальянец был убеждён, что необходимо заключать новые договоры с Рейсами для большей взаимовыгоды. Рейсы заинтересованы в оружии: вся их власть завязана на широком применении пушек, следовательно, это отличный рынок для сбыта товара, однако у Рейсов были и свои пути-каналы, обеспечивающие их необходимыми товарами, значит, нужно было подготовить для них ряд более привлекательных и выгодных сделок. Для этого нужны партнёры, новые поставщики и производства, затем — налаживание путей поставок. Основной приоритет был в том, что товары, которые могли быть предложены Рейсам, доставлялись быстро и отличались низкой стоимостью. Рейсы — хороший покупатель, жадный, но отлично разбирающийся в потребляемых ими продуктах. Но одного северо-запада недостаточно. Нужно распространить TMR по всему городу.

Повестка ближайших дней — юго-восток и восток Гартштдата.

Для мафиозных семей инициатива Вито выглядела попыткой прекратить конфликты между китайцами и итальянцами, для Вито — способ заявить о себе, о своих талантах руководителя, тем самым упрочив своё положение в семье, но под этой яркой оболочкой скрывалось его желание охватить больше территорий своим бизнесом, вытеснив других поставщиков. Вены и артерии Гартштадта, его торговые пути и дороги — вот то, что нужно было держать под своим контролем.

Виктор ждал и слушал: для него важно было не только, что ответит Лиса на его предложение, но и то, как она произнесёт свою фразу. Лиса, сохраняя спокойствие, всё же выказала важную для Виктора эмоцию: она была не заинтересована.

Немец соглашается и благодарит за уделённое им время. Далее он снова повторяет основной тезис всей этой встречи и заодно главную цель — установление мирных отношений между их кланами. Лиса осторожничает, и он понимает, почему, однако времени не так много, и ему нужно в краткие сроки прийти к соглашению. Жёсткие временные рамки хорошо дисциплинируют, организовывают, и в то же время держат в напряжении. Виски сдавливают тиски осознания, что время, отведённое ему на дело, на исходе. Однако теперь ситуация не под его контролем. Всё, что мог сделать, он осуществил сейчас, распаляясь в витиеватых фразах, щеголяя перед лисами белым оперением вежливости и спокойствия. Дальше всё зависит от из благоразумия. Впрочем, он думал, что дело будет иметь хороший исход. Его предположения относительно начала пути по лисьим тропам частично сбылись. В большей степени.

Сейчас — запастись терпением и выжидать — это он умел.

Когда в переговорах была поставлена точка, сроки установлены, и первые договорённости достигнуты, Виктор, распрощавшись с Лисой, покинул заведение, уводя за собой вверенных ему гончих. Ребята сожалели, что дело не дошло до перестрелки: им хотелось блеснуть своими талантами и распробовать новые начищенные пистолеты.

Часть группы разошлась по разным сторонам улицы, присоединяясь к мирным жителям, торопящихся по своим делам, часть группы расселась по трём машинам. В первую же машину сел Виктор. Он поздоровался с Гансом, занимая место на заднем сидении.
— Неплохо тебя приложили, — проговорил Ганс, заводя машину, — Ведь и убить могли.
Виктор что-то отвечает, надеясь, что Ганс не станет продолжать эту тему.

На город липкой патокой опустилась ночь, значит, маски мирных граждан отброшены, немец принимает свою роль.

Он, Виктор Хайдеггер, консильери дона Моретти, его близкий друг и правая рука, человек, ответственный за функционирующие ячейки его предприятия и генеральный директор TMR, мафиози, руководящий группой особого назначения, задачи которой состоят в добыче информации и осуществлении шпионажа. Его подчинённые — разномастные существа — люди и нелюди, местные и приезжие, поскольку немец, в отличие от установленных в мафии требований и довлеющего национального и расового ценза, набирает в свою группу тех, чья функциональность не подвергается сомнениям, не придавая значения ни национальности, ни расовой принадлежности. Для него важнее таланты и навыки человека, нежели его биография или происхождение. И им, не входящим в состав мафии, будучи в должности соучастников, предоставлялось намного больше свободы для «творчества».

Рядом с Виктором на заднем сидении разместился человек, сопровождающий его на переговорах — Готтфрид — интеллигентного вида немец средних лет из местных, работающий преподавателем в университете. Рядом с Гансом на переднее сидение сел молодой человек, лет двадцати пяти, впечатлительный, подвижный, со взором горящим.
— Эй, Джон, куда щемишься? Пешком иди.
— Пусть, — проговорил Виктор.

Когда машина поехала, а разговор завязался, немец почувствовал себя спокойнее. В этот момент он особенно остро осознал своё желание: хочется домой, выпить зелёного чая и послушать пластинку с песней Стинга — Desert Rose. В мыслях покручиваются слова. Виктор прикрывает глаза, беззвучно напевая:
Sweet desert rose
Each of her veils, a secret promise
This desert flower
No sweet perfume ever tortured me more than this
(Sting — Desert Rose).

Перед глазами её образ. Он невольно прикасается пальцами к чёткам: её запах — чувствует его так остро. Жаль, что не успел с ней попрощаться как подобает. Ему оставалось только надеяться, что девушка не затаила на него обиду. Из омута мыслей его вытянул Джон.
— Лихо вы с ними, герр Хайдеггер! Хахах, — смеясь, проговорил молодой человек, затем принялся рассказывать о своих лихих приключениях.
Ганс надавил на педаль газа, когда узкие улочки китайского квартала оказались позади. Он в нетерпении дёрнул руль, обгоняя впереди ползущую машину: ему, не включённому в состав операции, было интересно, как же его капо провернул это дело. Готтфрид, заметив дёрганья Ганса, попросил мальчишку помолчать.
— Так как всё прошло? Тебя били? И ты стерпел? Надо было разнести их всех к чертям! Что меня не позвали? У меня есть пара подарков — заложить им их в толканы и здание бы сложилось! Ха! Бам, и нет борделя — наконец спросил Ганс. Говорил он быстро, то и дело сверля Виктора взглядом через зеркало.
— Зато есть проблемы и война с триадой, — ответил преподаватель, — Поэтому тебя и не взяли, горячая голова.
Ганс выругался, а затем рассмеялся. По природе своей отходчивый, он не держал обиду на Виктора за принятое им решение: если гер-Хай-гер так решил, значит, так нужно. Он умный, он знает, как нужно делать. Гансу было спокойнее работать под руководством Виктора: нравилось, что можно было не напрягать голову (много думать ему не хотелось) и только выполнять приказы. Исполнитель из него был хороший.
— А что за бусы у тебя? – спросил Ганс, остановив машину на перекрёстке: путь прервали красный свет светофора и шумная ватага детей.
— Подарок, — кратко ответил Виктор.
— От женщины?
— Да, от женщины.
— Она красивая? – всё не унимался Гилберт.
— Да, очень красивая, — с улыбкой ответил Виктор.
— Твоя женщина? Ты начал интересоваться женщинами?
— Нет, Ганс, зелёный.
Американец усмехнулся, приводя машину в движение. Однако заканчивать допрос он не собирался: в конце концов, не часто увидишь Виктора в таком состоянии: кровью испачканного, глупо улыбающегося – усталый, но счастливый?
— Влюбился? — всё более и более распаляясь, спросил Ганс.
— Не уверен, что моё чувство по отношению к ней можно назвать любовью, — тихо проговорил Виктор.
Готтфрид, заметив, что Ганс перегибает палку и суёт свой нос в дела, его абсолютно не касающиеся, предпринял попытку оборвать это обсуждение и перевести тему в другое русло, но Гилберт, увлечённый и удивлённый, не унимался:
— Да что ты морозишься. Смотри, фрау сама к тебе в руки идёт: бери, пока тёпленькая. Тебя научить?
— Нет, спасибо, — проговорил Виктор, прощупывая переносицу.
— Виктор, а почему у тебя нет женщины? – спросит Джон, не удержавшись.
– Я не хочу, — в сотый раз Виктору пришлось давать ответ на этот вопрос. Он снова прикрыл глаза, чтобы показать собеседникам свою усталость и желание хоть немного передохнуть.
Джон, не позволяя тишине воцариться, завёл разговор о себе, своём опыте. Готтфрид предпочёл воздержаться от участия в обсуждении, Ганс отвечал вяло, не хотя.

Поездка заняла тридцать семь минут. Виктор взглянул на часы, высчитывая, сколько свободного времени у него есть.
— У тебя, Виктор, мечта есть? Чего ты хочешь? – спросил Ганс, остановив машину у дома Моретти.
Виктор, отметив, что Ганса что-то беспокоит, раз он так настойчиво пытается вывести его на разговор, ответил:
— Я хочу убыть нужным, вот и всё.
— А я хотел бы открыть тату салон и бить людям крутые татухи, — проговорил Ганс, не отводя взгляда от своих рук, покрытых мелкими выцветшими и расплывшимися татуировками.
— Хорошая мечта, Иоганн, — с улыбкой ответил Виктор, покидая машину. У ворот его уже ждал Томми в окружении своих людей. Хорошая компания — люди возле Бруно — те лица, которые приняли участие в операции, составив «итальянскую» её часть и сам Том, обеспечивающий прикрытие со снайперской винтовкой. За последний месяц он успел стать важной шишкой, будучи вхожим в состав группы под руководством Луки.
Ганс спешно подбежал к старому приятелю и протянул ему руку. Томми сделал шаг назад, не отвечая на приветствие. Виктор приблизился к компании встречающих, поприветствовал их и, заметив растерянность Ганса, хлопнул Томми по плечу:
— Ну, ну, какой же капитан забывает старых друзей? Это не в традициях твоей нации.
Томми перевёл взгляд на Виктора и всё же пожал руку Гилберта. Ганс расплылся в широкой детской улыбке: он был рад тому, что Томми, пусть и с тычка Виктора, но всё же ответил на его приветствие. Ему хотелось с ним поговорить, сходить в бар, выпить, как в старые добрые времена. С тех пор, как они оказались в разных отрядах, а Вито примкнул к местной мафиозной группировке, их пути разошлись. Впрочем, Ганс не питал иллюзий на счёт того, что между ними была крепкая дружба, нет, но он был из тех людей, которые никогда не забывают старых друзей вне зависимости от прошедшего времени и разделивших по разным берегам обстоятельств.

Виктор отрицательно покачал головой, дав понять Томасу, что не будет сейчас обсуждать результаты встречи: он устал и хочет хотя бы один час (тот единственный час плюс семь минут, что оставался ему до назначенной встречи с Вито) провести в комнате наедине со своими мыслями. Необходимо отмыться, привести себя в порядок.

Он вернётся в свою комнату на втором этаже, устало рухнет на край постели. Когда в голове хаос, работать невозможно. Порядок. Нужно восстановить порядок. Он поднимется, снимет одежду, аккуратно сложит в коробку – завтра передаст в химчистку. Ему бы не хотелось, чтобы костюм пропал. Далее по отработанному алгоритму: душ, чай и ужин. Повязав полотенце на бёдрах, Виктор поставит чайник. В шкафу над плитой у него коллекция чайных коробок. Пусть сегодня зелёный чай с клубникой и мятой. Телефонный звонок. Его не беспокоили ни в кабаке, ни по пути до дома, поскольку всю работу взял на себя Витторио, значит, кто-то, кто не связан с их делом. Виктор отвечает, однако затягивать беседу не собирается, потому кратко обозначает звонящему, что у него мало времени, на что ему приходится выслушать длинный монолог. Так и проходит остаток свободного времени. Чай выпит, звонивший высказался, а он немного успел отдохнуть. Он выбирает серый костюм-тройку и красный галстук – единственный яркий галстук в его коллекции. Он оставляет подарок девушки на кровати: не может позволить себе явиться на встречу с этим атрибутом.

Через пятнадцать минут он займёт своё место за столом переговоров рядом с Вито (по правую сторону от него).

Все важные фигуры были в сборе: консильери, капо, заместитель, представители других семей и доверенные лица.

По левую сторону от Вито, расположился Лука, встретивший Виктора своей характерной искривлённой усмешкой: он уже знал, как прошла встреча, и его забавляло то, что Виктор так безропотно позволил себя избить. Не питая уважения ни к немцу, ни к методам его работы, он всё выжидал момента, когда выступит со своей обличительной речью, вынудив консильери оправдываться. Виктор знал, что Лука подготовит нападение, чтобы выставить всё дело как промах Виктора, поставить его авторитет под сомнение, пошатнуть его положение, а следовательно, и целесообразность его пребывания в семье в роли консильери. Очевидно, что Лука хотел, чтобы эту должность занял другой, более сговорчивый человек, из приближённых к нему. Виктор догадывался, что именно такую цель преследовал Лука, последовательно распространяя своё влияние на семью Моретти. Значит, предстоит сражение с капо. Ему нужна помощь.

На сей раз присутствует Кристиано: его, молодого и несмышлёного в делах мафии, быстро вводят в курс дела, приглашая на все встречи и совещания, поскольку на его плечи опустилась ноша стать заместителем Вито. Кристиано, с его мягким, податливым характером, мало подходил на эту роль, однако такое решение было тепло встречено членами семьи, убеждёнными, что его ещё можно закалить в горниле семейных дел. Впрочем, нужно отдать ему должное: молодой Моретти быстро учился, сопровождая брата и охотно перенимал его привычки, манеру вести переговоры. Сам Вито, как отметил немец, переменился в лучшую сторону: в окружении семьи, в заботе о брате, его супруге и его детях он смягчился. Дела, казалось, налаживались. На Кристиано Виктор не рассчитывал – тот, чувствуя себя человеком новым, пришлым, абсолютно несведущим в делах семьи, будет молчать и соглашаться с Вито, опасение вызывало то, что Лука явно проявлял интерес к воспитанию в качестве мафиози юного Моретти, значит, сицилиец собирается обзавестись поддержкой младшего брата Вито – Виктор не мог допустить такого развития событий.

Поли, закурив сигару, встретил Виктора своей фирменной бесстрастной улыбкой дельца – на него Виктор и надеялся, когда перейдёт к основным тезисам подготовленного им предложения.

Томми Бруно сидел рядом с Лукой (Лука не прогадал, когда приблизил к себе Томми, получив преданного солдата, на которого возложил командование отрядом, а Томми, возгордившийся своим взлётом по карьерной лестнице, стал надменно-отстранённым, опьянённый чувством собственной важности и власти, которую ему вложили в руки, впрочем, боец из него был хороший, и Виктор сам одобрил его кандидатуру, когда они с Вито выбирали снайперов, что обеспечат прикрытие) — он поддержит Луку.

К середине стола расположились гости дома — консильери дома Романо – старый глуховатый итальянец, ровесник самого Альберто и итальянец средних лет — наследник дона Костэлло – на их поддержку Виктор не рассчитывал: они были предвзято настроены против него, немца на должности консильери семьи, не испытывали к нему ни доверия, ни уважения, однако свою предвзятость они не обличат в слова сегодня, не должны, не поддержка, но и не нападение – тоже хорошо. Однако нужно быть готовыми к тому, что они поддержат Луку.

Поодаль заняли свои места два приближённых Луки и Виктора: они поддержат своих командиров, это очевидно. Если только их не попросят покинуть обсуждение: Вито сокращал число присутствующих, когда нужно было обсудить важные дела, касающиеся ближайших планов семьи, оставляя осведомлёнными лишь узкий круг людей, так он препятствовал распространению информации. Каждый, кто получал сведения, разглашать которые было строжайше запрещено, нёс ответственность за их сохранение – такой метод позволял выявить и искоренить предателей, не пустить в дом крысиные носы полицейских.

Расстановка сил, сложившаяся на данный момент, была не в пользу Виктора: он продумывал свою речь по дороге до дома Моретти, пока слушал долгий монолог по телефону, пока поднимался на третий этаж – пазл был собран.
— Доброй ночи, господа, рад вас всех видеть на этой встрече, — начал Виктор на итальянском. В воспоминании искрой вспыхивает разговор с Артуром:

— Вот и начнёшь говорить с ними. Взгляд карих глаз впивается в тебя, запах сигарет, в бокалах жидкое пламя – вот точно праздник чертей, выпущенных из табакерки. Ты им главное не дай себя напугать.
«Не напугают».

— Встреча с китайцами не принесла того результата, на который мы рассчитывали, — прямо говорит Виктор.
Лука расплывается в усмешке, скаля зубы.
— Витторио, полагаю, нам нужно изменить план, — начал Лука, но Вито оборвал его на полуслове, возвращая право вести речь Виктору.
— Как верно заметил Лука, наш план действительно нужно изменить, — продолжил Виктор.
Вито приподнял руку, вынуждая Виктора замолчать.
— Виктор, Поли, Лука, Кристиано, синьор Романо и синьор Костэлло, прошу вас остаться, остальным подождать в коридоре возле кабинета, — озвучил приказ Вито. Его взгляд, тяжёлый, холодный, снова впился в Виктора.

Виктор продолжил свою речь, когда количество участников сократилось.
— Мы предлагаем оружие Лисе, но они, если мои источники верны, занимаются товаром другого сорта. Магическими вещами, — Виктор заметил, как лица участников исказила гримаса отвращения: мафия сохраняла нейтралитет по отношению к организациям нелюдей, однако это не отменяло того факта, что они не вели дел, связанных с магией, более того иная расовая принадлежность не приветствовалась, так что существо, будучи не человеком, не могло стать частью мафии, только соучастником. Если этот кто-то смог скрыть свою расовую принадлежность, то ему приходилось всю жизнь её беречь свою тайну, в противном случае он был бы устранён, к тому же семья Романо оказывала поддержку террористическим группировкам людей, ведущих свою войну против нелюдей, но тщательно скрывала это. Впрочем, мафиози прятали и свой расизм, и национализм, так что в их компании были открыты двери для любого человека и нечеловека.
— То есть? Их не интересует оружие? – спросил Вито, закурив.
— Я не могу дать ответ на этот вопрос. Однако сделанное мною предложение не заинтересовало их настолько, насколько мы рассчитывали. Либо Лиса действительно занимается только магическими артефактами, либо у неё есть свои поставщики, с которыми она не спешит расставаться, а тем более заменять их на вчерашних врагов. В этом я могу понять мадам Джао. Я сомневаюсь в том, что их организация обходится без оружия, полагаю, что второй вариант ближе к истине. Мадам Джао – мудрая женщина, и у неё много секретов. Только одной мадам триада не ограничивается. Полагаю, другие главы могут заинтересоваться нашим предложением больше. Значит, нужно начинать налаживать связь со всеми семьями: Ли, Фэн, Дин. Мы уже отослали приглашения Фэн и Ли. Господа Дин выжидают результатов наших переговоров с Джао. И, возвращаясь к делам с Лисой, повторюсь, что я не увидел интереса со стороны Джао к нашему предложению, так что, полагаю, в торговом союзе нам будет отказано, однако второе предложение – заключение мира – они одобрят.
Лука откинулся на стуле, вытягивая ноги и щёлкнул зажигалкой. Тонкий язык пламени появился на мгновение и исчез.
— Что тогда нам мешает просто устранить Лису, если эти ребята так неуважительно относятся к пушкам, недооценивают их значение? – спросил Морабито, — И не только Лису. Нам хватит сил смести триаду.
— Война нам не нужна, — коротко ответил Виктор, затем пояснил, — зачем нам тратить ресурсы на такое дело? Мы понесём существенные потери, если ворвёмся на их территорию и начнём вылавливать триад: пострадают гражданские, а китайцы всё равно не будут истреблены…
— Их не нужно истреблять полностью. Нет, задавить, сломать хребет этой крысе и установить свою власть на юго-востоке Гартштадта.
— Даже если эта операция будет успешной, то мы привлечём внимание полиции, начнётся облава.
— Мы найдём, кого посадить в тюрьму. Ребята будут молчать.
— Конечно, будут молчать: их убьют.
— У всего есть своя цена, и мы найдём способ оставить смертников довольными.
Его слова звучали складно, убедительно. Он говорил горячо, экспрессивно, повышая голос и активно жестикулируя — именно такого оратора было приятно слушать собравшимся итальянцам. Морабито внушал им уверенность в себе и в деле, которое им предстояло осуществить. Виктор отметил, что из Луки хороший лидер, способный зажечь сердца подчинённых. Речь немца, спокойная, ровная, вызывала меньше интереса у слушателей.

Лука продолжил говорить, обрисовывая для присутствующих возможности проведения операции по ликвидации триады. Костэлло и Романо слушали его с интересом: их интересовал финансовый аспект этого дела, территории и компании, которые могли бы перейти в их власть, если с арены исчезнет такой крупный игрок, как китайский синдикат. В своих словах Лука не забывал производит уколы в сторону Виктора, чтобы донести до каждого присутствующего, особенно для Вито, что способы, выбранные Виктором для работы, неэффективны.

— Лука, друг мой, ты предлагаешь мафиозные методы борьбы с конкурентами, — ответил Виктор на его выпады.
— А мы кто? Клерки? Клоуны?
— Мы бизнесмены, коллега, это, пожалуй, в первую очередь. И это та мысль, то основное, от чего все присутствующие здесь должны отталкиваться. В первую очередь – бизнес, выстраивание империи – нашей корпорации. Лука, мир, в котором грозные итальянцы наперевес с томми-ганом отстреливали неугодных, остался в прошлом, изрядно разрушенный, как Колизей, совместной слаженной работой полицейских и властей в Италии и США, полагаю, история тебе известна, — Виктор заметил, что внимание участников встречи было приковано к нему: его слушали, важнее – его хотели слушать, и он продолжил,  — Ты предлагаешь методы борьбы Салваторе Риины: убийство полицейских, убийство лидеров триады, охота на участников другой криминальной группы. Всё сплошь война. Запугивание. Нет, так работать нельзя. Как бизнесмен, ты должен осознавать, что война – предприятие затратное и обогащению не способствует (если ты выступаешь в качестве воющей стороны, а не стороннего наблюдателя, снабжающего ресурсами с двойной наценкой)… — Виктор стремился не только опровергнуть доводы и предложения Луки, но и привлечь к обсуждению Поли, потому стал напирать на финансовый аспект операции, впрочем, и Романо с Костэлло проявляли особый интерес к деньгам.
Лука начал свою речь, призывая к чувству гордости итальянцев, которым немец диктует, как жить. Он вновь обозначил плюсы своего плана — Виктор снова возражал, в третий раз объясняя, почему война с триадой – затратной и бессмысленное предприятие. Немец чувствовал, что это противостояние затягивается. Романо и Костэлло сверлят его взглядом и молчат – выжидают, что скажет дон Моретти, но Вито молчит. Виктор понимает, что ему остро нужна поддержка: Витторио должен сохранить нейтралитет, значит, надежда на Поли.

— Что мешает нам включить магические артефакты в оборот? – спросил Поли, затушив сигару. Его порядком утомили эти долгие пререкания между Лукой и Виктором. Было очевидно, что каждый тянет дело в свою сторону: один хочет решить конфликт радикально, второй – мирно. Только его всё это, как бизнесмена, занимало мало. В его интересах прибыль, а прибыль принесёт только торговля с триадой. Мир, конечно, дело нужное, но к чему мир, если он не несёт выгоды?
— Мы не занимаемся такими делами, — сухо ответил старик Романо.
— Что мешает нам начать? – спросил Поли, надев свою фирменную улыбку.
— Мы никогда не…
— Времена меняются, — ответил Виктор. Поли бросил ему спасательный круг, и он был благодарен этому дельному итальянцу за такой поступок.
— Что ж, Виктор верно подметил. Синьоры, chi dorme non piglia pesci. И мы спим в своей консервативности. Гартштадт, насколько мне известно, особый город, в которая всякая нечисть находит приют, и эта нечисть заинтересована в магических штуках, а мы, как внимательные торговцы, готовы им предложить им такой товар, если они заплатят.
— Полагаю, целесообразно вывести из опалы нелюдей и включить их в эту сферу деятельности, а китайцы подсобят, через них мы сможем разузнать об этом рынке, — подхватив идею Поли, продолжил Виктор.

Лука молчал. Вито выразил своё одобрение: план Поли звучал многообещающе. Приглашённые гости, высказав свои сомнения и опасения, всё же признались в том, что согласны пожертвовать своими принципами, если эта новая ниша окажется прибыльной. Виктор продолжил, объясняя, что привнесение магических атрибутов в их дело существенно облегчит жизнь. Наглядным примером был криминальный синдикат Рейсов, которым удавалось гармонично объединять людей и нелюдей: в их иерархии люди занимали главенствующие должности, а нелюди были на службе – хорошие, преданные исполнители, превосходящие по силе и способностям людей. Хорошая сделка – платишь столько же, но получаешь больше. Когда Виктор раскрыл вопрос улучшения качества защиты, наращивание собственной боевой мощи настолько, что можно будет потеснить Рейсов на их поприще, тогда представители других семей с большей охотой присоединились к обсуждению.

Виктор улыбнулся – лишь уголки губ – он был доволен тем, что смог обратить свою неудачу в победу – над Лукой, над косными взгляда мафиози, над сомнениями Вито.
Спустя полчаса были приглашены ранее ушедшие члены встречи. Виктор молчал и слушал, спешно записывая в блокноте, время от времени он смотрел на Вито. Когда встреча окончится, ему нужно передать дону конфиденциальную информацию.

К третьему часу ночи были подведены итоги и участники покинули переговорную. В кабинете дона Виктор занял своё место в кресле напротив стола Моретти.
— Кого отправим на эту встречу с их человеком? – спросил Вито, всматриваясь в лицо Виктора: он заметил следы приветствия китайцев. Значит, дела обстояли не так гладко, как их пытался выставить Виктор.
— Пустяки, — ответил немец, коснувшись своего носа, — Как в детстве. Просто драка.
— Просчёт.
— Мой просчёт, однако я был готов к такому исходу.
— Ты снова не надел бронежилет. Твоя смелось граничит с безрассудством, — Вито вынул сигарету. Виктор протянул ему зажигалку, подкуривая — он заметил, что итальянец нервничает.
— Я пришёл поговорить, а не на перестрелку, — ответил немец, улыбнувшись.
— Ты забываешь о том, как переговоры проходят среди таких, как мы. Либо хорошо, деньги отданы, товар принят, либо хватаются за стволы и потом трупы.
— Я понимаю и принимаю правила ведения дел в этом предприятии, однако мы склонны проецировать на других свои паттерны поведения, что может привести нас к заблуждению при оценке противника. Китайцы, как я заметил, действуют осторожнее итальянцев, тонко, хитро, остро.
— Виктор, я не смогу обеспечивать тебя защитой во всех твоих экспериментах. Работай так, как работают итальянцы, это упрочит твоё положение и не будет вызывать таких недовольств, — устало проговорил Вито, стряхивая пепел с сигареты в пепельницу. Головная боль точила виски. Он слишком устал от разговоров.
Виктор, заметив отпечаток усталости на лице друга, замолк, собирая пазл тезисов, которые нужно было озвучить: в меньшее количество слов вложить большее значение. Вито прикрыл глаза, затянулся, затем выдохнул сероватый дым. Тонкая линия губ искривилась в усмешке.
— Я знаю, ты хочешь сказать, что пойдёшь на встречу сам, зная, что я не одобрю это предложение. Думаешь, собираешь аргументы, чтобы убедить меня.
Виктор кивнул.
— Триада посылает своего человека: наверняка это будет мелкая пешка да ещё и в такой глуши. Мне кажется это всё весьма подозрительным. Ты не поедешь. Полагаю, что с этой задачей справится Томас Гилберт. Его кандидатуру я и одобрю.
Виктор смолчал.
— Виктор, ты не ценишь свою жизнь. Считай это моей просьбой к тебе, как к доброму другу, старшему брату. Береги свою жизнь. Ты нужен. Без тебя этот карточный домик рухнет, — Вито вцепился взглядом в немца.
— Я понимаю твоё беспокойство, понимаю, и именно потому что я нужен вам – это дело должен сделать я.
— Ты можешь отправиться с Томми, но дело будет делать он. Твоя задача: держаться в стороне и выжидать. Эти переговоры должны быть защищены. Возьми своих людей – только своих людей.
— Будет сделано, что-то ещё? – спросил Виктор. Вито затушил сигарету и покачал головой. Виктор вежливо распрощался и пожелал итальянцу спокойной ночи. Когда он открыл дверь, чтобы покинуть кабинет, его слуха хлёстким ударом коснулась тихо произнесённая фраза: не умри.
— Не умру, — кратко ответит он. Приказ получен, и он рад, что смог убедить Вито.

Последующие три дня он провёл в работе: нужно было подготовить документы к открытию нового офиса TMR на севере Гартштадта, проконтролировать доставки новых грузовых машин. С одной стороны, с тех пор, как Поли взял в свои руки бизнес, нагрузка на него, немца, значительно сократилась: порой, в день ему перепадало часа два свободных, и на телефон поступало в разы меньше звонков, так что он мог более продуктивно выполнять свою работу, наполовину состоящую из встречи с партнёрами. Виктор осознавал, что главное в бизнесе -  это связи – люди, с которыми ты наладишь общение, взаимовыгодное сотрудничество, также он заводил знакомых и в других областях, которые, по его мнению, могут обеспечить молодой компании хорошую опору. Нужно было держать связи с политиками, представителями разнородных и разношёрстных движений, выступающих за идеи общего блага, с адвокатами, судьями, с торговцами и полицейскими. Виктор сплетал свою паутину из знакомств.

К окраине Остеншафта, к южному выезду из города тянется цепь из трёх чёрных машин. Первая машина останавливается у тропинки, уводящей в лес. Том сообщает, что заметил зажжённый китайский фонарик, за ним ещё и ещё – они уводят вглубь леса. Приказ ехать.
Вторые две машины дерутся позади, сохраняя дистанцию. Том припаркует машину на опушке, окружённой фонарями, отметит про себя, что кто-то явно заморочился, расставляя эти указатели. Он покинет машину, закурит и облокотится на кузов, выжидая.

Виктор останется во второй машине, что припаркована поодаль, среди деревьев так, чтобы им был хорошо виден Том, безопасность которого они должны обеспечить.